Мария сараджишвили. из благих побуждений

Мария Сараджишвили
ИЗ БЛАГИХ ПОБУЖДЕНИЙ
Так мы, многие, составляем одно тело во Христе, а порознь один для другого члены.
(Рим. 12: 5)
Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены.
(1 Кор. 12: 26)
Познакомившись с Еленой в 1994 году, Варвара была вне себя от восторга. Вот человек, какого она так долго искала. Тут тебе и готовый ответ на любой духовный вопрос, и чудеса, и внушительная библиотека житий святых, и редкое умение слушать и вникать в твои проблемы. Что еще нужно неофиту?

Такое не каждый священник предоставит, а чтобы к нему попасть, еще по часу жди в очереди таких же нетерпеливых и лезущих скопом недавно воцерковившихся «сестер во Христе».
Другое дело – Елена. Слушать и сопереживать было ее призванием. Благо во времени ограничений не было. Елена уже не работала в своем НИИ, справедливо рассудив, что на дорогу больше потратишь, чем получишь купонную зарплату. И жила, не дергаясь, на продажу козьего молока с дачи, что на горе.
Так что разговорам в начале знакомства не было конца.
А после очередной встречи бывало и такое. Перед прощанием помолится Елена у своих бумажных образочков (в ее крошечной «хрущевке» все восточные стены были как один большой иконостас) и вдруг выдаст неожиданное:
– На метро, Варюша, не ходи. Езжай автобусом.
Варвара, из духа противления, обязательно пойдет на метро, а оно хлоп – закрыто. Опять, выходит, в городе свет отключили. Приходилось тогда нагонять переполненный автобус и висеть всю дорогу на подножке, цепляясь за расшатанный поручень.
Пыталась Варвара потом докопаться до истины:
– В чем тут у вас фокус?
Елена только, сдержанно улыбаясь, отвечала:
– Мне Господь на молитве открывает, как поступить.
– А у меня почему так не выходит? – не унималась Варвара.
– Слушай, что я говорю, и со временем всё придет.
Короче говоря, Варвара все уши прожужжала своим подругам:
– Какого я человека откопала!
Подруги постарше не клевали на ее эмоции, а состав помоложе – семнадцатилетние девчонки – очень даже заинтересовались.
– А ну познакомь!
Варвара очень оперативно устроила нечто вроде брифинга после воскресной службы. По ходу выяснилось, что Катю, Нателлу, Оксану и Нину не интересовали тонкости теософского характера. Елене они задали конкретный вопрос:
– Как удачно выйти замуж?
Елена не растерялась, тут же дала им брошюрку «Христианский брак» и длиннющую «Молитву девицы о супружестве».
Вот она:

«О, всеблагий Господи, я знаю, что великое счастье мое зависит от того, чтобы я Тебя любила всею душою и всем сердцем моим и чтобы исполняла во всем святую волю Твою. Управляй же Сам, о Боже Мой, душою моею и наполняй сердце мое. Я хочу угождать Тебе одному, ибо Ты Создатель и Бог мой. Сохрани меня от гордости самолюбия; разум, скромность и целомудрие пусть украшают меня. Праздность противна Тебе и порождает пороки, подай же мне охоту к трудолюбию и благослови труды мои. Поелику же закон Твой повелевает жить людям в честном супружестве, то приведи меня, Отче Святый, к сему освященному Тобой званию не для угождения вожделению моему, но для исполнения предназначения Твоего, ибо Ты Сам сказал: “Нехорошо человеку быть одному”, – и, создав ему женщину в помощницу, благословил их расти, множиться и населять Землю (Быт. 1: 28; 2: 18). Услыши смиренную молитву мою, из глубины девичьего сердца Тебе воссылаемую, дай мне супруга честного и благочестивого, чтобы мы в любви и согласии прославляли Тебя, милосердного Бога Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь».
На том и расстались.
Девочки решили читать ее ежедневно.
Рассказывать историю каждой в отдельности – многосерийный фильм выйдет. Стоит остановиться на Кате Джапаридзе, так как в ее эпопее нашлось место всем героям повествования.
Начался Рождественский пост 1994 года.
До Варвары дошли слухи, что Катя собралась замуж. И ее неуемная подруга тут же поехала на другой конец города выяснять подробности. А подробности не вселяли оптимизма.

Катин избранник Дито имел 27 лет от роду, уже несколько раз был женат, хронический безработный и бесквартирный. Следовательно, он теперь претендент на Катины апартаменты – анализировала Варвара по дороге имевшуюся информацию. На счет апартаментов она того – загнула по своему обыкновению. На самом-то деле это кособокий самострой у мусорной свалки, размером 4 на 4, без окон, с земляным полом, санузел в форме скворечника во дворе, забора хоть какого-нибудь – и того нет. Это же в какой нужде Катина мать при коммунистах жила, раз ничего себе получше не соорудила?! Так, дедуктируя под тряску трамвая, добралась Варвара до знакомого оврага на Московском проспекте.
И вот сидит Варвара при мерцании керосинки и слушает штрихи к портрету без пяти минут официального мужа:
– Он очень сложный человек, – рассказывает Катя. – Он и пил, и кололся, и женщин у него было много. Но это мой крест. Я молилась, и Бог мне его послал.
– С чего ты взяла?
– Мы познакомились в сентябре. Я стала за него ежедневно просить, и он уже четыре месяца не пьет. Я смогу его спасти. У нас такая духовная связь, что мы чувствуем друг друга на расстоянии.
– А если он сорвется?
У Кати какая-то обреченность в голосе:
– Будь что будет. Мы уже подали заявление. Уже и продукты для стола купили. Не выбрасывать же.
– Тебе еще нет 18. Подожди хоть до совершеннолетия. К тому же, сейчас пост.
– Ничего, мы повенчаемся потом.
– Он же безработный, пусть хотя бы работу сперва найдет, – не унималась Варвара, ощущая себя премудрым пескарем. – И как вы будете жить здесь все вместе: ты с Дито да еще и мать с отчимом? – кивнула на Катины хоромы. – Кстати, а что мать говорит?
– Она согласна.

Спорить дальше не имело смысла. И Варвара поехала к Елене докладывать собранные новости.
Короче говоря, свадьба состоялась, Нателла была свидетельницей.
19 декабря звонок Нателлы и крик в трубку:
– У нас ЧП. Дито вдрызг напился и сильно избил Катю, настолько, что у нее синяки под глазами. Она пыталась перерезать себе вены, но не получилось. Сейчас мы с девочками бегаем туда по очереди, чтоб они чего-нибудь не натворили друг с другом. Мы не знаем, что делать!
«Что делать», Варвара тоже понятия не имела и поехала к Елене на дачу, куда та уже перебралась, чтобы ухаживать за парализованной матерью и отцом.
– Бедная девочка! Помоги ей Господи, – перекрестилась Елена, услышав новости. – Я знала, что он сорвется. В пост враг особенно неистовствует.
Потом подошла к иконам; беззвучно помолившись какое-то время, сказала:
– Ей надо немедленно исповедаться и причаститься. И Господь подаст выход… Ведь это гордыня была с ее стороны – спасать его. Да разве мы, грешные, можем кого-то спасти? Спасает Господь. Потом этот нецерковный брак в пост, попытка самоубийства… Объясни ей это всё поподробнее. И пусть завтра же идет в церковь.
– Он ее из дома не выпускает.
– Ничего, вы с Нателлой помолитесь по соглашению, я отсюда буду просить. И Господь умягчит его сердце. Утешь ее, скажи, чтоб не унывала. А сейчас поезжай прямо в церковь, к дежурному священнику, расскажи всё и делай, как он благословит. Мне-то Господь так на сердце положил, но я человек грешный…

Отец Павел, выслушав всю историю, не задумываясь, сказал то же самое:
– Пусть как можно скорее исповедуется, причастится – и что-то изменится к лучшему. А с этим ее «супругом», – он возвысил голос, – я благословляю развестись. Наркомания так просто не проходит. Даже если бы они были венчаны, Церковь с наркоманов венец снимает. Он ведь и ее может заставить употреблять наркотики. Так и передай, пусть побыстрее разводится…
Увидев Варвару, Катя зарыдала:
– Мне жить не хочется. Я боюсь с ним оставаться одна, – и, пользуясь случаем, что Дито во дворе рубил дрова, показала предплечье с красными точками – следами вилки.
Вскоре появился и сам виновник переполоха. Увидев гостью, заулыбался, достал водку и тарелку хамсы:
– Угощайтесь, девчата.
Дальше был спектакль под названием «принимаем гостей» с участием всех присутствующих. Дито был тамадой, Варвара усердствовала с ответными тостами и сыпала анекдотами для усыпления бдительности, давясь солониной без хлеба. Но всё же ухитрилась передать сказанное и назначить встречу на завтра, мало надеясь на успех предприятия.
На следующее утро Варвара, к своему вящему удивлению, наткнулась в притворе на Катю с Нателлой. Даже заикаться стала.
– Умоляю, к-к-как это вышло?
– Сама не знаю, почему он меня отпустил. Я-то наврала, что сегодня особый день для семейной жизни и прочее, – и Катя поправила черные очки – маскировка для синяков под глазами. – Всё равно фантастика. Еще вчера даже за хлебом не пускал, а тут не знаю, что на него нашло.

Что уж она там говорила священнику, Варвара не спрашивала, только с удивлением наблюдала, как Катя через какое-то время подошла к Причастию. Потом все разошлись переваривать впечатления.
Чудеса в этот день не кончились. Несется Варвара на Трикотажку, на смену опаздывает, глядь: навстречу Маквала Тетрадзе идет из ОТК, издали улыбается.
– О чем ты так усиленно думаешь? – спрашивает. – У тебя лицо, как телевизор.
Варвара и вывалила в двух словах все последние приключения, потому что Маквала – в доску свой человек. Само понимание и сострадание ко всем окружающим. Маквала послушала, послушала и вдруг предложила гениально простое:
– Пусть твоя Катя идет ко мне жить.
И ключ Варваре протягивает:
– Вот. Держи. Мне только веселее будет. Он ее здесь не найдет. А если даже найдет – ничего не сделает: в общежитии круглые сутки милиция сидит… А я комендантше скажу, что ко мне двоюродная сестра из Гардабани приехала.
Сжимает Варвара ключ в руке и не верит такому везению. Опять, значит, благословение сработало. Вот оно: «После Причастия Господь подаст выход!»
Но, к сожалению, Катя этим не воспользовалась.
– Я всё же потерплю, подожду. Может, он исправится, – сказала она, узнав о ключе.
Напрасно Варвара ее уговаривала, описывала всю прелесть варианта с общежитием, обещала таскать еду и всё необходимое.
Катя, что называется, рогами уперлась:
– Еще потерплю.

Чтобы как-то ускорить события, пошла Варвара заказывать молебен к отцу Филарету, еще ничего не знавшему обо всей истории.
Собралось их человек пять перед образом «Нечаянная Радость». Вышел отец Филарет с крестом и Евангелием. Все передали ему свои записки с именами. Батюшка начал читать их, а дойдя до Кати, возвысил голос:
– …святые мученики Гурий, Самон и Авив, молите Бога о ней.
Дальше – больше. Дойдя до имени алкоголика, известного только Варваре, он вновь возвысил голос:
– …святые мученики Вонифатий, Моисей Мурин и святой праведный Иоанн Кронштадтский, молите Бога о нем.
То же самое повторилось и с другими именами в записках. По удивленным лицам остальных было видно, что он обращался именно к тем святым, в чьей помощи нуждались поминаемые.
Варвара только ахала, но с вопросами лезть не решалась. Статус не тот и ситуация не подходит.
Прошло два месяца. У Кати всё без изменений: террор с его стороны и желание всё терпеть с ее.
Потом долгожданный звонок от Кати:
– Приезжай ко мне по такому-то адресу. Мне очень нужно повидаться. Я ушла от мужа и живу у двоюродной сестры…
Едет к ней Варвара и дорогой думает, умные слова подыскивает, что сказать, как утешить человека после такой травмы.
А Катя ей с порога «1:1 сделала», оглоушила:
– Привези мне, пожалуйста, Новый Завет, – и невесело пояснила: – мой собственный Дито, когда выпивши был, разорвал… Мне очень нужна духовная литература.
«Вот тебе на! – туго соображает Варвара, сразу же позабыв приготовленную умную речь. – Ничего себе переключения! Она теперь сама кого хочешь утешит».
– Мне Господь такие чудеса показал, что просто нельзя так, не задумываясь, жить дальше. И Катя ей дальше взахлеб принялась рассказывать, будто боится не успеть:
– Это ведь не жизнь была, а что-то такое, что я не могу словами выразить. Постоянный страх. Он ведь опять колоться начал. А когда приходил выпивший или наколотый, вообще на человека не был похож. Всё кругом крушил. Сколько раз я хотела самоубийством покончить. И всегда меня Господь от этого удерживал. Только соберусь с собой что-то сделать, в этот момент кто-то придет или невольно помешает. Раз даже я термометр сломала и ртуть выпила. Потом села Библию читать. Ждала, что отравлюсь, но ничего не произошло… И сны какие были потрясающие… Опять как-то уныние нахлынуло, ну, думаю, не могу так больше жить – и той же ночью увидела во сне, что меня будет ждать после смерти, если я решусь на этот шаг. Это был такой кошмар, что я не могла дождаться утра, только мысленно просила: «Господи, продли мне жизнь»…

Она рассказывала очень сбивчиво, пытаясь объять необъятное, что было за последние месяцы.
– В общем, я потом обет дала: «Господи, избавь меня от него, и я буду жить по-другому». Дито сперва вообще и слышать не хотел о разводе. Стоило мне завести разговор об этом, он начинал вопить, что зарежет меня, чтоб я вообще никому не досталась. А потом как-то в один день сам спокойно сказал: «Давай разойдемся. Всё равно жизни нет». И вот я здесь, у сестры, в безопасности…
В конце своего рассказа Катя объяснила, почему ей нужна срочная встреча с Еленой:
– Я же обет дала. Я что конкретно делать – не знаю. Она сможет сказать, с чего мне начать…
Через несколько дней подруги вместе отправились к Елене на дачу.
Что же касается Кати, то, побывав там, она стала регулярно бывать на службах и молиться о том, чтобы как можно скорее получить развод и найти работу. Оба желания ее вскоре исполнились. А данный ею обет отец Филарет конкретизировал как посильное ведение церковной жизни.

После устройства в кафе уборщицей (сутки – 5 лар) жизнь Кати постепенно вошла в спокойное русло.
Прошло еще полгода. К Кате, похорошевшей и внутренне, и внешне, под тем или иным предлогом стал заглядывать Дито. Опять бездомный, безработный, голодный.
– Ну что мне делать? – вздыхала Катя. – Как я его выгоню, если он хлеба просит? Собаку кормлю, а человеку не дам? На днях, например, стучит ко мне в дверь: «Вынеси, – говорит, – стакан кипятка». Ясное дело, вынесла. Он туда брикетик супа «Галина бланка» кинул, ножом размешал и выпил. По горячему человек соскучился.
– На что он живет? – лениво поинтересовалась злопамятная Варвара. У нее почему-то не было никакой жалости к Дито. Не прошел еще старый зуб за битье подруги.
– Ни на что. По карманам в нашем трамвае шарит или на базаре по мелочи ворует. Он ведь всем должен. Вечно от кого-то прячется. Мне его жалко.
– После всего, что было?
– Я же ему всё простила. Он ведь духовно болящий… К тому же он о Боге спрашивает. Я ему отвечаю, как знаю. Вот, пожалуйста, письмо мне написал на десяти листах, – и вынимает листки с каракулями. – Тут вся его жизнь подробно. Прочтешь и не осудишь, почему он такой.
Варваре только и оставалось, что восхититься:
– Ну ты даешь, подруга. Мне до тебя далеко.
Несмотря на эту прелюдию, Варвара поразилась, встретив через неделю Дито в церкви. Зима, а он в одной рубашке. Подошел, культурно поздоровался. Вспомнил, видно, старые тосты.
– Не холодно?
– Я привык.

Молча отстоял всю службу и ушел.
Потом стал приходить в церковь вместе с Катей. Она, что называется, порхала: Дито, мол, решил начать новую жизнь. Естественно, всячески его опекала, стараясь познакомить его с тем, что нравилось ей самой.
Немного погодя, заручившись благословением отца Филарета и официальным приглашением Елены, все вместе отправились к ней на дачу.
Это было первое воскресение Великого поста – Торжество Православия. По этому поводу был накрыт стол.
– Неслучайно нас Господь здесь собрал именно сегодня, – так начала хозяйка свой тост. – Вот что значит единоверие! В наше время особая милость Божия – иметь единомышленников. Я скажу словами Пушкина: «Друзья, прекрасен наш союз». Давайте же выпьем за наше единство. И пусть Господь сохранит нас в таком единомыслии и дальше.
После трапезы мужское меньшинство – Дито с Семеном – занялось дровами. А женское большинство – делами по хозяйству.
По инициативе Елены Дито остался жить на даче, чтобы «благополучно провести первый в жизни пост» и одновременно бросить курить и пить.

Первые две недели всё шло прекрасно. Дито с воодушевлением пилил дрова, копал огород, а в перерывах каждые три часа читал Евангелие, по вечерам, когда все дневные труды были кончены, при свете керосинки изливал Елене свою израненную душу – о том, как его с 15 лет закрутила улица, потом она же, подлая, толкнула на воровство и наркотики.
Затем рвение его стало спадать и к окончанию поста совсем сошло на нет. Восторг сменился унынием. Дито лелеял надежду вновь сойтись с Катей, но это не выходило, так как она требовала сперва найти работу, которую Дито искать не спешил.
Напрасно Елена пыталась ему объяснить:
– Искренность и бескорыстие – залог нашего единства. Господь потому нас и сохраняет как одну семью, что мы открыты друг другу. Мы открываем друг другу помыслы, чтобы не вкралось в наше общение что-то нечистое…
Но Дито продолжал свое.

В конце мая Дито одолжил у Елены 20 лар и был таков.
– Зачем вы ему дали? – разозлилась Варвара, узнав об его уходе. – Ежу понятно, что он вас, как фраера, развел.
Елена поморщилась на «фраера», но спокойно ответила для Варвары совсем нелогичное:
– Мне заранее было ясно, что он мне их не вернет. Но нельзя было ему отказать. Иначе он бы осуждал всех верующих… Эх, какой ему Бог дал шанс начать всё с начала, а он всё перечеркнул!
– Ну и пусть бы осуждал! – упорствовала Варвара. – А так, небось, радуется, что его дело проехало. И 20 лар коту под хвост пропали.
Вскоре выяснилось, что у Дито опять запой.
На Троицу все собрались в церкви. Пришла подавленная Катя и сообщила новость:
– Дито психует, угрожает угнать коз. Хвастает, что у него есть какие-то знакомые и план действий.
– Ну что ж, – не испугалась Елена, – давайте тогда читать молитву по соглашению «о вразумлении ненавидящих нас»…
Прошел еще один год. Катя поменяла несколько забегаловок в поисках более высокооплачиваемой работы. Быт и среда брали свое, и духовная жизнь отходила на второй план.
Иногда, на большие праздники, она доходила до церкви и, не стесняясь людей, плакала, говоря: «Какое же я ничтожество! Ничего из меня не получится!»
Варваре это было яснее ясного, сама такая же, потому и успокаивала ее тем, что в Елениных книжках вычитала, – словами епископа Варнавы: «Я ничего от вас не требую: ни неядения, ни спанья на голых досках, ни длинных молитв, – а только укоряйте себя за всё, всегда, на всяком месте».

В мае 1998 года отошла ко Господу мать Елены.
25 сентября 1998 года Варваре позвонила Ликуша и ну кричать на психе:
– Ты там деньги делаешь! А на Елену напали, сильно избили! У нее и ее отца сотрясение мозга!
Варвара, передав по цепочке сенсацию дальше, тут же пулей помчалась на гору. Вбежала в открытую калитку и видит: в доме всё вверх дном, на стенах то тут, то там брызги крови. Навстречу ей привстал дядя Коля. Рана на голове у него была неглубокая, но впечатляющая.
– В 11 ночи мы прочитали вечернее правило и вышли окропить двор, как нас батюшка благословил, – рассказывал он, то и дело прерываясь, чтобы откашляться. – Слышу: собаки залаяли. Пошли мы к концу двора. Вдруг сзади и спереди через сетку перепрыгнули какие-то парни. Ножи к нам приставили: «Ведите, говорят, в дом и собак уберите, а то хуже будет!» Что было делать? Загнали мы собак в будки, а Умка вырвалась и вцепилась в главного. Он ее р-р-раз и обрезком трубы саданул, что было силы. Погибла моя Умочка, – тут старик заплакал.
Варвара слушала и не понимала: «Тут самих чуть не прибили, а он по собаке убивается. Вот блаженный состав!»
– …Зашли мы в дом, – дядя Коля постепенно успокоился и продолжал. – Я прошу: «Вы только дочку не трогайте!» Они говорят: «Не волнуйся, дед»… Стали у нас деньги требовать. «Нам, – говорят, – известно, что у вас есть 5000 долларов». Дочка им говорит: «Таких денег я в жизни не видела. Мы живем на то, что молоко продаем». Они не поверили, стали ее бить. Я пытался защищаться. Тут они мне по голове дали чем-то тяжелым. Я упал, они стали меня ногами топтать. Всю грудь отбили. Я им говорю: «Вы кого бьете? Вы фронтовика бьете?» А им плевать. Ох, как вспомню, так всё в голове и крутится… Потом перерыли весь дом. Ничего, конечно, не нашли и взяли, что было: 30 лар да продукты: бутылку постного масла и гречки два кило.
– Умоляю, что за позорные воры пошли! – фыркнула Варвара, несмотря на весь трагизм положения.
– А главарь сел у стола, – продолжал дядя Коля, – голову на руки уронил и говорит: «Куда я попал?» Потом вышел, вскоре вернулся и сообщает: «Я побил того, кто нас сюда привел». Затем они нас связали и на полу лежать оставили. Старший говорит: «Мы у вас скотину возьмем». – «Что ж. Берите», – отвечаем. Двое пошли выгонять стадо, а двое остались нас караулить. Смотрим через окно: побежали наши козочки. Через какое-то время возвращаются те двое и говорят: «Нам какая-то сила мешает коз угнать. Мы их обратно в сарай завели». Потом стали с нас кровь смывать и веревки развязывать. Потом мне руку на прощанье пожали: извиняемся, мол, что ошибка вышла. Взяли барахло наше, даже носки мои новые, ненадеванные, те, что Катя вязала, прихватили и ушли…
Вскоре пришла Елена. Под глазом ножевой порез, на лице синяки, обе руки обклеены лейкопластырем, чтобы прикрыть порезы.
– Это звери, а не люди, – вырвалось у Варвары. – Что они с вами сделали!
– Это несчастные люди, гонимые демоном, – был ей тихий ответ. – Ты их не осуждай, Варюша. Их Господь на нашу гору привел, чтобы им дать еще один шанс к покаянию и спасти их души. В двух из них еще осталась искра Божия, а двое других уже полностью потеряли человеческий облик.
– Да ладно вам в каждой гадости духовный смысл искать! – окрысилась Варвара. – О каком спасении речь, когда они вот что наделали?!
Тут прибежала запыхавшаяся Катя и, увидев весь разгром, с порога заплакала:
– Простите меня, Елена Николаевна! Это всё из-за меня. Не надо было сюда этого негодяя таскать. Я, дура, уши развесила: новую жизнь человек начать хочет.

Елена обняла ее еле сгибающимися руками.
– Ты всё правильно сделала. Не вини себя, родная. Всё это не случайно, – и к Варваре повернулась свою мысль досказать: – Мы всегда торопимся, а Господь не торопится наказывать. Двое этот шанс использовали… Когда мы лежали связанные, один из них по моей просьбе подал мне воды, – тут она перекрестилась, глядя на иконы в углу. – Помяни его, Господи, во Царствии Твоем за эту чашу воды. Этот парень стал мне свою жизнь рассказывать и убивался, что он уже конченый человек. А я его, лежа, успокаивала, что пока жив человек, всё можно исправить. Разбойник на кресте покаялся и первым в рай вошел. Он слушал, слушал. А потом мне руку поцеловал. Когда они нас развязали и собрались уходить, я ему на память иконочку подарила…
Как ни странно, настроение у пострадавших (у обоих врач обнаружил сотрясение мозга) было оптимистичное: ничего, дескать, с Божией помощью всё управится. Тем более что вторжение они объясняли не иначе, как:
– Это всё по нашим грехам.
На вопрос, откуда эти ребята, ответили однозначно:
– Это Дито их привел.
– Бедный, бедный, как его враг запутал, что он на такое пошел, – говорила Елена. – Как, однако, было важно для его души здешнее пребывание и этот, первый в его жизни, пост. Потому враг так восстал.

Скоро стали собираться соседи и знакомые пастухи со всей округи. Охали, возмущались, а кое-кто, не искушенный в религиозных тонкостях, и проклинал. Все сходились на одном: надо сообщить в полицию!
Елена, как могла, пыталась удержать всех от осуждения и наотрез отказалась писать заявление, объявив:
– Я предала всё в руки Божии, пусть Господь Сам рассудит.
Кто-то предлагал принести охотничье ружье, кто-то – достать лимонки без зарядов, если «гости» опять появятся. И то и другое было категорически отвергнуто:
– Как я занесу в дом оружие, когда там иконы?
Оставшись наедине, без гостей, Варвара еще раз попыталась повлиять на Елену в свойственной ей бесцеремонной манере, но услышала шокирующее признание:
– А я ведь заранее знала, что к нам придут разбойники.
– Чего-о-о?
– Молилась, чтобы Господь дал мне какой-то знак, что Ему угодно наше здесь пребывание. И вот он освятил это место нашей кровью.
И видя, как округлились у Варвары глаза, добавила:
– Только, прошу, не болтай никому, а то ты у нас как бесплатное радио на весь Тбилиси.
Постепенно ажиотаж спал, и всё вернулось на круги своя.
Событие это, конечно, имело свой отголосок и в церкви. Общий вывод после сочувствия и возмущения был такой:
– Надо им уходить из такого глухого места.
Лишь одна пожилая певчая отозвалась по-другому:
– На всё воля Божия. Может быть, они кого-то из своих предков вымолили оттуда, – она махнула рукой вниз, – вот враг и ополчился на них через этих несчастных. У меня такое уже было. Ни с того ни с сего меня один наркоман избил – я потом месяц встать не могла. Я в обыкновенном доме живу, не на горе, как они. И только потом Господь открыл причину. Слава Богу за всё!
Отец Филарет среагировал на нападение так:
– Никуда уходить не надо. Всех святых били. А со здоровьем всё наладится.
Через месяц Дито, потерявший остатки страха и совести, трижды вламывался средь бела дня к Кате в хибарку и выносил, что попадалось под руку.

Катя была в отчаянии еще и от того, что в полиции даже не хотели принимать от нее заявление. О защите не могло быть и речи.
Узнав всё это, отец Филарет, обычно очень воздержанный и кроткий, высказался:
– Его надо посадить. Это уж совсем никуда не годится.
Но каким образом это сделать, не объяснил.
По его молитвам возмездие появилось само собой через неделю в лице студента-юриста Гелы. Этот двухметровый парень поднялся на вершину горы к Елене и постучал в ворота:
– Правда ли, что на вас было нападение?
Ему рассказали подробности с новым продолжением, которое произошло с Катей. Гела тут же вооружился ее адресом, групповой карточкой, сделанной на Торжество Православия, где был и Дито, и поехал на другой конец города к Кате за дополнительной информацией.

Через три дня Гела схватил Дито прямо в метро и отвел к дежурному в отделение.
Через два месяца суд приговорил Дито к «лишению свободы сроком на пять лет». (Как тогда выяснилось, у Дито уже была судимость, о которой даже Катя не знала.)
Летом 1999 года – еще «сюрприз»: поднимается на гору, пыхтя и потея с непривычки, прокурор (его черная «Волга» не осилила крутой подъем и осталась у подножья) и просит Елену прийти на очную ставку:
– У нас есть информация, что год назад на вас было совершено нападение. Преступники задержаны. Вы должны помочь следствию.
Оказывается, когда их поймали на очередном грабеже и заставили писать показания, один из них сказал:
– Много чего было, но меня совесть больше всего мучает за Елену, – и подробно описал весь инцидент и сообщил адрес.
После долгих отказов в виде «у меня нет к ним претензий, я им всё простила» Елене всё же пришлось ехать в тюрьму на опознание.
Вернулась она оттуда в шоке.
– Это настоящий ад. Там стены в крови на уровне человеческого роста.
– Вы узнали кого-нибудь? – поинтересовалась Варвара, ценящая в любом детективе заслуженное возмездие.
– Одного – да. Он очень изменился, похудел на 15 килограммов. Но я всё же сказала, что не узнаю никого. Хватит с него и того, что он там находится.
– А остальные?
– Двое еще в розыске, а третьего, того, кто мне руки целовал, убили при разборке полгода назад. Недавно я молилась о нем и почувствовала, что его уже нет в живых. И легко так было на сердце, не ощущалось никакой тяжести. Видно, принял Господь его покаяние…
Варвара слушала это всё и думала, что ей, наверное, никогда не понять непредсказуемую Елену. И все-таки как ей повезло, что такой человек живет рядом, всего в двух часах езды, но главное – в одном городе.

Этот день запомнился еще и тихой паникой - ночью отключили газ. Тогда только об этом все и говорили.

Для Елены этот день остался в памяти еще одним грустным событием. Ночью парализовало ее мать. Так началось для Елены ее многолетнее вынужденное «сидение» на безлюдной горе без света и воды, с больными родителями и козами, как основой натурального хозяйства.

Только ты сможешь привести священника и врача, - говорила измученная бессонной ночью Елена приунывшей Варваре. - Кроме тебя никто не знает дороги на эту верхотуру. Вот, держи записку для отца Игоря. Я буду молиться, чтоб у тебя все получилось…

Когда к машине врача вышел отец Вячеслав в рясе, с крестом и служебником, это было полной неожиданностью для Варвары, поскольку с просьбой о совершении Таинства она обратилась к более молодому священнику. Потом, правда, выяснилась причина такой замены. «Когда речь зашла о том, кому ехать, один стал ссылаться на недомогание, другой на головную боль, а я оказался самый здоровый», - улыбаясь, объяснил отец Вячеслав на обратном пути («самому здоровому» тогда было не менее 65-ти лет, и под внешним спокойствием он успешно скрывал мучившие его сердечные и желудочные боли).

Начался дождь. Выехав из города, машина затормозила перед грунтовой дорогой - грязевым месивом из глины и камней.

Отец Вячеслав не стал спорить и пошел вперед под дождем, прижимая одной рукой к груди крест со служебником, а другой - придерживая края рясы. Только спросил у Варвары:

Далеко ли идти?

Отсюда третья гора. Вон ее вершина в тумане, - замявшись, ответила Варвара. Конечно, ей-то хорошо: у нее и сапоги, и плащ-палатка есть. Ливень ей не страшен. А этому человеку каково?

Отец Вячеслав от Варвариного дождевика отказался и пошел, утопая по колено в грязи, по дороге.

Каково это - идти полтора часа рядом и смотреть, как у человека, идущего рядом с тобой, легкие туфли вязнут в глинистой жиже, а ряса медленно темнеет, впитывая в себя дождевые струи?

Может, я сбегаю туда и назад, вам сапоги и дядиколин ватник принесу? - порывисто спросила Варвара.

Отец Вячеслав отмахнулся.

Не надо никуда бегать. Идем, если не устала.

Через час он, даже не передохнув от резкого подъема, уже читал молитву перед Причастием. Затем, отмахнувшись от предложенных денег, пошел вниз.

Пока ехали назад, отец Вячеслав всю дорогу поучительно рассказывал Варваре и врачу-водителю о мудрости царя Соломона, о верности молитвенному правилу. (Сам он, не будучи монахом, ни на минуту не расставался с потертыми четками).

…А у парализованной причастницы после приобщения Святых Тайн началось постепенное восстановление речи и двигательных функций.

Через год отец Вячеслав снова поднялся к Елене на гору причастить болящую. Погода в этот день была солнечная, торопиться было некуда. Отец Вячеслав задержался ненадолго и рассказал такую историю:

Я был тогда чтецом и работал на 31-ом заводе радиосборщиком. Стали меня на работе слегка прижимать из-за пропусков во время церковных праздников. Тогда передо мной возник вопрос: как жить дальше? Остаться на заводе или посвятить себя Церкви?

И как бы в ответ на это настоятель предложил рукоположить меня в священники. Я колебался. Был у меня в то время друг, которого я считал очень близким и вел с ним разговоры на духовные темы. Как-то он поделился со мной тем, что тайно был посвящен в дьяконы.

Потом позвали меня к патриарху Ефрему, чтобы решить вопрос о моем священстве. Я стал предлагать вместо себя моего друга, как более достойного. Патриарх ответил: «Пока я жив, на него рук не возложу». Сначала мне была непонятна причина отказа, а потом все выяснилось.

Спустя какое-то время вызывают меня на заводе в партком и показывают донос, в котором написано, будто я рассказывал о военных тайнах завода (что и было на самом деле). А за всем этим подпись… моего друга-дьякона.

Что со мной стало, я и описать не могу. Если бы кто-то другой, мне бы не было так больно.

Парторг и говорит мне:

Тебе за это светит 5 лет, но мы не дадим делу ход. Ведь ты у нас столько лет отлично работаешь. Ты лучше подумай, стоит от нас уходить или нет…

В общем, по милости Божьей, всё обошлось. Но дело не в этом. Я чувствовал огромное смущение из-за того, что произошло. В голове не укладывалось это предательство. Как же, думаю, в церковь ходить, когда там такие люди? И решил для себя, что ноги моей там больше не будет. А внутренний голос как-бы говорит: «Сходи сегодня в последний раз, а дальше уж ходить не будешь».

Пришел я в Александро-Невский собор на службу, а там тогда отец Андроник был, известный своей прозорливостью и мудростью. Подошел я к нему, не выдержал и сказал о том, что меня мучило. А он только воздел руки к Распятию и воскликнул:

Прости нас, Господи, ведь ради меня грешного, ради него, - кивнул в мою сторону, - Ты пролил свою Пречистую кровь.

У меня с глаз как будто какая пелена спала. Сразу стало необыкновенно легко. И ни малейшей обиды на моего друга.

Потом, во время вечерни, он подошел ко мне и говорит: «Ты меня, брат, прости!» И рассказал, что его толкнуло на донос, почему он хотел вместо меня священником стать. «У тебя, - говорит, - в руках специальность, а у меня ничего. Чем мне семью кормить?» Ну, простил я его, конечно. Вскоре меня в священники рукоположили, а потом и моего друга тоже.

Всё это я потому вам рассказываю, чтобы вас ничто не могло оттолкнуть от Церкви. Что бы не увидели, не смущайтесь, продолжайте ходить, потому что там благодать, - закончил отец Вячеслав и взглянул на Варвару.

Варвара, не выдержав его взгляда, отвела глаза. Как раз на днях она с пеной у рта твердила Елене, что нет ей смысла ходить в церковь, ведь ничего в ней самой духовно от этого не меняется, и в церкви не нашла она того, что искала - сплоченного братства верующих. Елена, как всегда, возражала и цитировала святых отцов.

Потом еще был один случай. Как-то Варвара стояла в очереди исповедников, поджидала любого священника, чтобы передать записку на сорокоуст. Отец Вячеслав как раз исповедовал. Стоящая у аналоя женщина что-то тихо говорила ему. Неожиданно до Варвары долетели слова:

А еще, батюшка, так устаю, что вечернее правило лежа читаю. Позволяю себе маленький комфорт...

«Мы с Тамарой ходим парой, - усмехнулась Варвара про себя. - Она еще молодец, хоть лежа читает, а я...»

Отец Вячеслав окинул взглядом очередь исповедников, чуть задержался на Варваре (а может, это только показалось себялюбице) и сказал громко:

Вы, наверное, в Царство Небесное на такси хотите доехать? А там в ворота постучите и скажите: «Открывай, Господи, я приехала!» Запомните, комфортно спастись невозможно. Понуждайте себя читать правило стоя, ну, в крайнем случае, сидя. Лежа парализованные читают.

И накрыл исповедницу епитрахилью...

Но все-таки Варвара никак от сомнений избавиться не могла. Нерешенных проблем - выше головы. И все они - мирового порядка, никак не меньше. Как-то на горе, после очередного Причастия, когда отец Вячеслав уже снимал поручи, а Елена вышла за молоком, Варвара, улучив момент, подошла к батюшке и выпалила свой риторический вопрос-обличение:

Отец Вячеслав! Что же творится такое?! Куда катится Церковь?! В ней совсем нет любви, одно разобщение. Надо принимать какие-то срочные меры!

Батюшка нисколько не смутился, только попросил уточнить, какие конкретно у Варвары претензии к глобальному Православию.

Та зачастила, нервничая и слегка заикаясь:

Во-первых, ну, это, как его... нет адресной базы прихожан. Никто никому не нужен. Тут контроль надо ввести, чтобы люди строго сдавали 10 процентов от заработка в «общак», а из этих денег помогать, кому надо, у кого есть проблемы. Вот у баптистов, например...

В ответ лаконично и емко прозвучало:

Я не баптист и не протестант, чтобы бегать, составлять какие-то списки, агитировать. Нашей Церковью Сам Господь управляет. Кого надо, Сам и приводит. Вот скажи, - он обратился к вошедшей с пластмассовой бутылкой молока Елене, - разве кто-то специально звал тебя в Церковь, назначал время, приемный день?

Елена покачала головой. Варвара задумалась. Действительно, никто ей пригласительный билет, как на «елку» в детстве, не вручал. Все произошло само собой, без ознакомительных брошюр, которые так любят впихивать на улице иеговисты.

И отец Вячеслав удовлетворенно поставил точку на ее «правокачаниях»:

Ты уж поверь мне, я разговаривал с разными людьми, которые во главе стоят. Наша Церковь никуда не катится, а идет куда надо.

Он уже взялся было за ручку двери, но остановился - благословить Елену, подошедшую со сложенными руками, и мягко сказал ей:

Ты не скорби, что Господь тебя здесь, в этой глуши, запер, что работы невпроворот и что руки свои инженерные ты в крестьянские превратила. Всё это необходимо для спасения души. А вместе с тобой и вот она, - он кивнул на Варвару, не подошедшую под благословение, а стоявшую в сторонке, - тоже спасается. И кто знает, от каких грехов себя уберегает...

Потом попрощался и пошел к машине Бичико.

Елена со слезами перекрестилась на бумажный образ Спаса Нерукотворного.

Господи, продли жизнь отцу Вячеславу ради нас, грешных!

Варвара не поняла и спросила:

Ты о чем? Он же в прекрасной форме, вон, улыбается, прямо светится весь.

У него рак желудка, - тихо ответила Елена, занятая своими мыслями. - Это все знают.

Как же он служит?

Как видишь, никому не отказывает. Каждый шаг ему с трудом дается. Просто виду не показывает. А ты еще полезла к нему со своими бреднями...

… Варваре посчастливилось видеть отца Варсонофия за неделю до его отхода ко Господу.

Не могли бы вы рассказать поподробней про вашу жизнь, - робко заикнулась Варвара.

А что про нее рассказывать? Тридцать лет отдал крестьянскому труду, столько же заводу. Всё как у всех.

О священстве и монашестве он, по своему смирению, даже не упомянул.

Прощаясь, отец Варсонофий протянул своей посетительнице иконку Божьей Матери «Всецарица» со словами: «Ты по ночам ходишь. Пусть Матерь Божья тебя хранит».

Варвара потом долго недоумевала, откуда батюшка узнал про ее ночные круизы.

Теперь Варваре очень хотелось узнать поподробней о жизни отца Вячеслава, но как? Все окружающие знали о нем лишь отрывочно, каждый - только свой эпизод. И вот в 2013 году ей «случайно» передали только что вышедшую книгу Екатерины Елтышевой «Мои воспоминания». И в ней оказалась глава про отца Вячеслава. Хочется привести ее в сокращении:

«...Трудно решался вопрос о его рукоположении, ведь он много лет работал на секретном заводе, но схиархимандрит Андроник его всячески утешал, правда, не все слова его были понятны: “8, 7, 7, 7...”. О чем речь, стало ясно позже. Отец Вячеслав родился 8 марта 1929 года, рукоположен во священники митрополитом Зиновием 7 июля 1977-го, и 7 июля 1998-го отошел ко Господу...

Как-то, когда отец Вячеслав служил в храме святой великомученицы Варвары, к нему насильно привели парня, который хотел покончить жизнь самоубийством. “Оставьте его”, - обратился он к держащим. Потом сказал: “Только перед тем, как ты уйдешь и сделаешь задуманное, давай вместе положим несколько поклонов, ведь это не трудно тебе, молодому парню. А вы, ребята можете идти, не трогайте его и не мешайте ему сделать задуманное”. Отец Вячеслав взял его за руку и пошел с ним к алтарю. “Давай, вот так же, сколько я - столько и ты, повторяй”, - сказал он, и, благословив его, начал класть земные поклоны. Вскоре все сбились со счета. Парень изнемог и просил батюшку, чтобы тот остановился. Но отец Вячеслав все продолжал делать метания. Парень этот остался в церкви и стал прислуживать в алтаре...

...Однажды отца Вячеслава попросили причастить умирающую женщину в Загесе. Приехал за ним грузин на “Запорожце” со знаком, что машина принадлежит инвалиду. Привез его в большой и красивый дом, но внутри было всё предельно просто. Отец Вячеслав исповедовал и причастил русскую женщину, которая готовилась предстать перед Господом. По дороге обратно водитель спросил: “Что такое грех?” Батюшка собрался ему ответить, но тот попросил выслушать его историю. В одной из богатых грузинских семей родился мальчик-калека. Врачи хотели его усыпить, говоря, что он не сможет жить. Рядом с этой семьей жила русская женщина с шестью детьми и она, узнав об этом, попросила отдать калеку ей. Так этот мальчик оказался в семье седьмым ребенком. Его родители по крови, чтобы не видеть, как будет жить их сын, отдали свой большой дом его новой матери, а сами уехали в район. Мальчик долгое время ходил на костылях, потом окончил школу и институт, стал педагогом. Однажды он пошел к зубному врачу удалять зуб. Как только ему сделали укол, он увидел себя сидящим в кресле и вокруг него бегающих врачей и сестер, которые повторяли: “Умер, умер...”. “Я им говорю, - рассказывал он, - что я здесь, что я не умер, а они меня не слышат и не видят”. Потом, пролетев в каком-то коридоре, типа широкой трубы, он оказался на необычайно красивой поляне; впереди он увидел ограду с воротами. Врата немного приоткрылись и из этого проема показалась необычайно красивых очертаний рука и он услышал голос: “Ему здесь не место, он - грешный”, - и врата вновь закрылись. В то же мгновение он оказался в подвальном помещении, где лежало его тело. Тот же голос, который он слышал, произнес: “Войди”. И он очнулся в своем теле к ужасу тех, кто там находился. Как показал лабораторный анализ, в ампуле, из которой был набран обезболивающий препарат, оказался сильный яд, после которого наступает мгновенная смерть. “Так почему же меня Господь не впустил во врата Рая?” - спросил этот парень. Он всё рассказал о себе, что живет честно, урожай с сада раздает соседям, не пьет, не курит, досматривает свою приемную мать, так как остальные его братья и сестры разъехались, - так почему же он грешный?

Батюшка спросил его о личной жизни. Тот рассказал, что жениться на подобной ему калеке он отказался и все эти годы тайно встречается у себя дома с одной женщиной. “Вот этот-то грех блуда был одним из главных и закрыл пред тобой дорогу в Рай”, - сказал ему отец Вячеслав. - Господь по Своей милости, за твои добродетели, не дал душе погибнуть и вернул тебя на землю, чтобы ты, покаявшись, прожил оставшуюся жизнь в благочестии”. Отец Вячеслав посоветовал ему или жить в чистоте одному, или жениться и обвенчаться. Прошло время, этот мужчина похоронил свою мать, отец Вячеслав обвенчал его с женщиной-калекой. Во время венчания этот человек сидел на стуле, так как долго стоять он не мог.

Как-то один мужчина спросил отца Вячеслава: “Зачем мне читать Псалтирь, если я все равно ничего не понимаю?” - “Главное - что бесы понимают то, что ты читаешь, и бегут от тебя и тех, кого ты поминаешь на Псалтири. Вот если тебе врач выпишет рецепт на лекарство, в состав которого входит несколько компонентов, а рецепт написан на латинском языке - ты ведь не понимаешь, что там написано и что оно значит, но знаешь, что это лекарство поможет тебе от той болезни, на которую ты жаловался врачу. Так и при чтении Псалтири: душа очищается, и ты получаешь облегчение или исцеление от своих душевных недугов”.

...Был случай на 31-ом заводе, где в свое время работал отец Вячеслав. В те годы раздавали на предприятиях участки земли, по 6 соток на семью. Одному из рабочих досталось место рядом с разрушенным храмом святой великомученицы Варвары. Хотя от храма осталась лишь небольшая часть престола, на это место каждый год 17-го декабря на Барбароба приходили люди, чтобы поблагодарить святую и попросить ее помощи. Так вот этот “хозяйственный” сосед решил присоединить этот участок земли к своему. Его народ предостерегал, что это вызовет гнев Божий, но он все же пригнал трактор, разровнял это место и засадил его клубникой. Клубника удалась необыкновенная, крупная, красивая.

Когда начались испытания нового самолета, была собрана команда испытателей, в которую вошел и этот человек. Перед полетом всем выдали спирта для смелости: никто не знал, как пройдет испытание машины. Все выпили из одной посуды. Самолет поднялся в воздух. И вдруг, на глазах у всей команды, этому человеку стало плохо, у него разверзлась брюшная полость и все внутренности стали выпадать наружу. В течение короткого времени он в тяжелейших муках скончался. Этот случай батюшка Вячеслав рассказывал в назидание, говоря о том, как опасно относиться без страха Божия к святыням. Так как погибший яро доказывал, что Бога нет и все это - просто камни...

Говоря о том, как страшен грех осуждения, отец Вячеслав рассказывал такой случай. Одна старенькая бабушка, придя к нему на исповедь, стала жаловаться, что, будучи девственницей, борима блудной страстью, с которой справиться нет сил. Батюшка спросил ее, не осуждала ли она кого-нибудь за блуд? “А как же, мою соседку, у которой двери не успевают за ухажерами закрываться, осуждала”, - покаялась она. Батюшка посоветовал ей искренне покаяться, попросить у соседки прощения, усиленно молиться за нее. Через некоторое время старушка появилась снова, благодарила батюшку, что он ей помог избавиться от вражьей напасти...

С отекшими, как столбы, ногами он приезжал на службу каждый день на автобусе, который ехал более часа от его дома, машины у него никогда не было. Много месяцев он почти ничего не ел, кроме пыльцы, разведенной в воде. Когда боли мучили его, он вставал у окна, впивался пальцами рук в решетку так, что пальцы синели и, закусив губу, молился. Отказывался принимать морфий. Когда его посетил Патриарх Илья II и спросил, почему он не принимает обезболивающих, отец Вячеслав ответил, что когда к нему приходили люди со своими болями и скорбями, он всегда призывал их к терпению, говоря, что это их крест и нужно терпеть все, что пошлет Бог. Поэтому и он должен терпеть то, что Господь ему послал, не заглушая этих болей и не ослабляя молитвенной бдительности. Единственное, на что он, по послушанию, согласился - это на капельницу с витаминами, которую благословил поставить Патриарх.

После его кончины мне попалась фотография, где его гроб стоит в центре храма и от гроба до потолка - огромный луч света, хотя источника света там нет...»

ЧТЕНИЕ

ЗАПИСКИ АНТИВИРУСА

Хатуна

Радость одна на всех

Поездка в Бари

Мария САРАДЖИШВИЛИ
г. Тбилиси, 2011-2012 гг.

«Мария Сараджишвили Однажды в Грузии. (Записки очевидца) Оглавление Часть первая. Рассказы про Варвару Любопытная Варвара и ее друзья...»

-- [ Страница 1 ] --

Мария Сараджишвили

Однажды в Грузии…

(Записки очевидца)

Часть первая. Рассказы про Варвару

Любопытная Варвара и ее друзья

Меморандум

Княжна-дровосек

Сердце, надрезанное ножницами

Благоразумный разбойник

Письмо из Небесной канцелярии

Маляр Вова

Елена в больнице

Знатоки благодати

Благословение

Часть вторая. В поисках прозорливцев

Просто священник

Про отца Вячеслава

Случай на похоронах

Про архимандрита Филарета

Часть третья. В поисках справедливости в несправедливом мире

Не смогла оттолкнуть

Про возможного террориста

Про козла Василька и «русских оккупантов»

Бумеранг

Неверующий верующий

Вверх по лестнице, ведущей вниз

Метод воздействия

Не спеши осуждать

Про Нону-бурчунью и духовную брань

Нет худа без добра

Часть вторая. Современные были

Молитва по соглашению

Оптимист Лука

После Светлой Заутрени

Инопланетянка

Из «совкового» поколения

У песочницы

Нет ничего тайного

Сила Евангелия

О святой Варваре и девочке Хатии

Шекспир не понял

Кран потек, или Необъяснимое вокруг нас

У Распятия

Народное средство от депрессии

Уроки русского и новое мышление

В паломничестве

Другая дверь

Это старомодное слово «верность»

Глава третья «Записки Антивируса»

Радость одна на всех

Кому хуже

Шалва и слепой

Робик приехал!

«Американец угощает!»

Как Николай Чудотворец помог

Глава четвертая. Мемуары дипломированной уборщицы..........286 Жужа из Парижа

Блаженная кончина

Жертвы имиджа

Игблиани дарткма (1). Удачный удар

Заменитель эхоскопии

Батумский плацкарт

Глава первая. Рассказы про ВарваруЧасть первая. Любопытная Варвара и ее друзья

Случалось ли вам, читатель, встречать несерьезных людей? Если нет, то вот вам такой экземпляр - Варвара многогрешная и, само собой, любопытная.

В вере не тверда, страстями обуреваема, духом противоречия гонима. Грехов много, а спасительного покаяния - ноль с копейками, со смирением тем паче - полная напряженка.

Круг общения у любопытной Варвары самый что ни на есть от церковной ограды далекий. А потому сбываются на ней слова псалмопевца Давида: «Со избранными избран будеши, а со строптивым развратишися» (Пс 17, 27).

Поэтому если какое крепкое словечко Варвара и ввернет, не обессудьте.

Словом, Варвара - ходячее недоразумение и сплошной соблазн. Люди новоначальные, читайте осторожно, в голову особо не берите, но на ус мотайте.

А вы, рабы Божии, в вере утвержденные, сотворите молитву о грешнице. Авось, в разум истинный придет, иначе беда.

Меморандум Туман висел над головой, как косматая папаха, - в двух метрах ничего не видно. Пила упрямо не хотела «грызть» мокрое бревно, а норовила пройтись по пальцам. Время от времени опилки фонтанчиком падали на ватники и сапоги пильщиков. Варвару распирала злость на весь мир: на гнилую погоду, на зубатую пилу, изгибающуюся змеей, и на всех верующих в целом.

С того конца пилы раздался тихий совет-наставление:

Варя, работай с молитвой. Даже в этом тебе гордыня мешает.

Да при чем здесь гордыня? - огрызнулась Варвара, хотя в более спокойной обстановке легко бы согласилась со своей духовной матерью. - Вы тут жилы из себя тянете, а вашим братьям и сестрам во Христе до лампочки.

Вот вы полжизни церкви посвятили, и что?

Ходят взад-вперед зубья по дереву.

С того конца опять медленный и взвешенный ответ Елены:

Достойное по делам моим приемлю. Значит, я тоже в свое время комуто не помогла. Все, что Господь посылает, надо принимать со смирением.

Ну ничего себе! - не выдержала Варвара. - Почему сейчас нет в церкви общего имущества, как у первых христиан? Только на словах «возлюбим друг друга», а на деле - ах, они, видите ли, молятся.

Не греши и перекрестись лучше! Это тебя темные силы смущают.

Зубья пилы злобно рвали древесину. Варвара не унималась:

Во, научились все на масонов да на темные силы сваливать! Вот погодите, я открытое письмо напишу. Меморандум!

Ты устала, наверное, бедная, - вздохнула Елена, опуская пилу. - Отдохни лучше. Я уж как-нибудь сама потом закончу.

Спор этот был давний и по-своему обоснованный. Вот уже два года Елена мужественно тянула лямку беспросветной жизни на безлюдной горе в окрестностях Тбилиси - ухаживала за парализованной матерью и инвалидомотцом. Единственным источником существования было стадо из шести коз.

Несмотря ни на что, Елена не унывала, да еще и посмеивалась:

Мы как отшельники. Молитвы читаем при керосинке, воду с крыши по желобу собираем. Сами пьем и скотинку поим. - И, помешивая кочергой головешки в проржавевшей печке-буржуйке, неизменно утверждала: - Слава Богу за все!

Варваре суемудрой такое смирение и не снилось. Вместо спасительной веры в Промысл Божий в голове совсем другие мысли роятся: как бы в церкви мужичков подловить и на гору к Елене заманить, чтоб женщина на непосильной работе не надрывалась. Но увы! Представители сильного пола, во-первых, все наперечет, а во-вторых, готовы помочь лишь на словах.

Как услышат о Елене, только охают:

Как она там, бедная? Передайте Елене - мы молимся о ней.

Вот на эту кислятину глядючи, и решила Варвара написать открытое письмо - призыв к решению общих проблем в приходе.

Наспех накатанный меморандум выглядел так:

«Дорогие братья и сестры во Христе! Мы долгое время ходим в один и тот же храм, но не знаем ни адресов, ни конкретных нужд стоящих рядом. Как же нам исполнить закон Христов, если не помогаем друг другу? Чем мы хуже евреев, католиков, иеговистов, имеющих налаженную систему сведений друг о друге?

Поэтому предлагаю:

1. Сдать наши адреса священнику с кратким описанием, кто что может делать, чтобы выявить самых беспомощных и прикрепить их по месту проживания к дееспособным.

2. Сдавать всем 10% заработка или другого рода доходов в общую кассу на решение общих проблем прихода.

3. Вывешивать в притворе еженедельные сообщения о событиях прихода и возникающих проблемах.

4. Собираться после воскресной службы для обсуждения того, что надо сделать».

Тот ознакомился с хартией и сказал:

Что ж, зачитаю я это на проповеди. Посмотрим, что будет.

Сказано - сделано.

Прихожане в относительной тишине прослушали меморандум Варвары, не выразив особых эмоций.

Священник в заключение вызвал инициатора из толпы, перекрестил и сказал:

Благословляю тебя, Варвара, на это богоугодное дело.

Основная масса слушателей тут же спокойно разошлась, логично рассудив, что это конец проповеди. Никому и в голову не пришло написать свои адреса. Подошли только две бабки и один мужик с недавно отпущенной бородкой. Пенсионерки с ходу стали излагать свои беды.

Вот я, - жаловалась первая, - в прошлом годе как руку сломала, полгода дома валялась. Ко мне ни одна живая душа из церкви не пришла.

Спасибо, соседи-мегрелы кормили, а то не знаю, что бы я делала.

Беднее меня никого здесь нет. Запиши, деточка: Валентина Ивановна Сундукова. И никто-то обо мне не думает. У соседей второй год из милости живу.

Варвара в темпе записала координаты страждущих, обнадежив их, что «как только, так сразу», и приготовилась выслушать бородача в очках.

Медленно выговаривая каждое слово, бородач - он назвался Семеном - сообщил фантастическое:

У меня есть лишние деньги. Не подскажете, кому их дать?

Варвара оценила рыцарство. Надо же, одет человек в какой-то жуткий плащ «времен очаковских и покоренья Крыма», а туда же - «есть лишние деньги». Денег, правда, тут же не стало: их разделили между собой давешние пенсионерки «во славу Божию».

В последующие недели ничего интересного не произошло. Иногда подходили старушки, диктовали свои адреса (среди них кто-то пустил утку, будто Варвара главная по «гуманитарке»). Семен продолжал рассовывать по карманам их кофт свои лишние капиталы.

Варвара еще пыталась раскочегарить среднее поколение, но неизменно наталкивалась на туманные рассуждения:

Сейчас время такое. Всем трудно.

В общем, меморандум Варвары порос мхом забвения.

Можете себе представить, в какое уныние впала Варвара из-за крушения своей великой идеи? Елена, улыбаясь, успокаивала ее:

А ты не скорби. Кого надо, Господь Сам приведет. У меня и так есть два Симона Киринейских1 - Элисо да ты. Чего же больше? Когда я в последний раз в Троице-Сергиевой Лавре была, архимандрит Кирилл (Павлов) мне мое сегодняшнее положение предсказал. Увидел вьяве, что меня ждет, и даже зажмурился. Но потом утешил: «Милость Божия все покроет». Так что все в порядке. Комфортно спастись невозможно.

*** В одно из воскресений Семен отправился с Варварой к Елене. Внял, бесхитростная душа, ее увереньям: «Там от тебя будет наибольшая польза».

По дороге, увязая по колено в снегу, рассказывал неторопливо:

Я очень Ксению Петербургскую почитаю, она мне всегда с работой помогает. И еще Николая Чудотворца… Я в свое время институт иностранных языков окончил. Как Советский Союз развалился и работы совсем не стало, я пристроился окна в офисах мыть. Потом в азербайджанские деревни ездил лук собирать.

Не страшно было туда с армянской фамилией ехать?

Симон Киринейский (I в.) – один из иудеев, понесший Крест Спасителя, когда Он пал под его тяжестью (ср.: Мф 27,32). – (Здесь и далее – примеч. ред.) - Они на мою работу не жаловались, а я - на их гостеприимство. Ездил, молился. Мне на хороших людей везет. Именно азербайджанцы меня подтолкнули фотоделом заняться.

Так, с пространными разговорами, дошли до ворот с проволочной оградой. Глядь, у порога Елена в ватнике стоит, собак унимает.

Христос посреди нас! - приветствовала гостя с улыбкой. А улыбка у неё такая, что голливудские стандартные ухмылки перед нею - ничто.

Семен растерялся с непривычки:

А что мне сказать?

Елена рассмеялась:

Скажи: «Был, есть и будет!»

Семён послушно повторил.

(Позже признался, что именно это приветствие произвело на него огромное впечатление.) Елена тем временем повела его в дом - с родителями знакомить, по пути поясняя:

Мы здесь живем по-простому, все в одной упряжке. С Каркушей нашей, - кивая на Варвару, - ты уже знаком. Тайн друг от друга никаких не держим. Друг дружке помыслы открываем, чтобы темные силы искусить не могли.

Семен это слушал-слушал, а как переварил, оглоушил выводом:

Раз я к вам сюда попал, то и у меня и никаких тайн от вас не должно быть. Можно я вам про свою личную жизнь расскажу?

Елена растерялась. Потом перекрестилась, быстро сказав: «Пусть Господь это примет как исповедь». И Семен стал подробно докладывать про свои пробные браки и кто когда от него аборты сделал. От такого послужного списка

Елена пригорюнилась и спросила:

Ты сколько лет в церковь ходишь?

Лет четырнадцать.

А на исповеди в этом каялся?

Нет. А разве надо? Я там про другое говорю, про то, что мало молюсь.

Обязательно на исповеди батюшке скажи, чтоб он тебя от греха разрешил.

В общем, уходил Семен от Елены какой-то обновленно-радостный:

Сколько лет в церковь хожу, а такой женщины не встречал, - пояснял он Варваре на обратном пути.

После этого Семен стал у Елены бессменным помощником и со своими многочисленными талантами и трудолюбием был просто незаменим.

Княжна-дровосек Эту квартиру Варвара всегда старалась обходить стороной. Что хорошего можно ждать от хозяев, если в окне, в глубине комнаты виднеется огромное бордовое знамя республики? «Националисты, наверное», - думала Варвара, поминая недобрым словом митинги времен Гамсахурдиа с их бешеным дыханием ненависти.

И вот как-то Нино, хозяйка бордового стяга, зазвала Варвару на огонек.

Пьет Варвара чай из сушеного инжира и удивляется, как с Нино легко говорить.

Веселая, общительная, лицо открытое, со здоровым крестьянским румянцем во всю щеку. И не скажешь, что шестой десяток разменяла. А логически ожидаемого национализма и в помине нет. Так и пошло у них: как свободный вечер, так совместное чаепитие и изба-читальня по совместительству. Благо, что у Нино для чая заготовлен солидный запас липового цвета и высокогорных лечебных трав.

Как-то, просматривая свежие газеты, Нино задержалась на одной статье.

Как это страшно, - сказала она, указывая на статью об абортах. - Какое счастье, что я этого избежала.

А как избежала? – полюбопытствовала Варвара.

Мы с мужем держали все посты, в среду и в пятницу включительно.

Это сложно, наверно?

Ничего сложного. Он был верующий, много молился и знал все эти правила лучше меня. Я просто соглашалась с ним. У нас и знакомство-то началось Великим постом. Сидели за столом у общих знакомых. На столе жареный поросенок, чахохбили, хачапури, все гости с аппетитом уничтожают это, и только мы вдвоем едим постное: он - пхали2, я - лобио. Завязался разговор.

Уже при третьей за неделю встрече он сделал мне предложение: «Не могу жить без тебя». Я задумалась: ему сорок восемь лет, мне тридцать восемь; он никогда не имел семьи, я тоже. Он многие годы ухаживал за своими родителями, я много работала и растила своих племянников. Я задала себе вопрос: смогу ли всю жизнь прожить с этим человеком? И поняла, что да, и с большой радостью. Через неделю мы отнесли заявление в загс, а в первую же субботу после Пасхи отпраздновали свадьбу. У нас было очень весело. Мои подруги говорили мне: «Стоило ждать столько лет, чтобы найти такого человека». То же самое, как выяснилось, говорили ему его друзья обо мне.

И вот начались семейные будни. Я работала по своей специальности, он занимался своими пчелами. С деньгами всегда было туго, но мы были очень счастливы. Когда я забеременела - это была огромная радость для нас. Врач предупредил, что мне нельзя мыть полы, дышать стиральным порошком во время стирки, вешать белье и так далее. Все это делал муж, и без малейшей просьбы с моей стороны. Он по каким-то своим рецептам постоянно готовил мне фруктовые коктейли. Следил, чтобы я не простудилась и чаще отдыхала.

Когда через полтора года после венчания родилась девочка, все удивлялись, Грузинская овощная закуска.

какой это здоровый и спокойный ребнок. Я до сих пор храню его письма, полные любви, - он писал мне их трижды в день, когда я находилась в роддоме. Дочку крестили в той же церкви, где мы венчались. Ребенок рос. Мы почти круглый год проводили в деревне, где у мужа была пасека. Я занималась ребенком и делами по хозяйству, которых в деревне непочатый край.

Виноградник, участок с кукурузой, сбор фруктов - всего не перечислишь. По воскресеньям ходили вместе в церковь. Муж пересказывал дочке Библию, читал сказки, пел народные песни, а он их очень любил. У нас всегда было много гостей. Иногда в день по три смены. Одних встречали, других провожали. Мне было спокойно и хорошо с мягким, любящим человеком.

Мы уже готовили дочку к школе, когда муж неожиданно тяжело заболел и на святую Варвару скончался. Я очень любила мужа, но ропота на Бога у меня не было.

На первых порах я была в отчаянии: как жить, не имея работы, с пятилетним ребенком на руках и старушкой-ттей? Уход мужа что-то переключил в душе. Все сорок дней через каждые три часа я читала Псалтирь.

Не помню, чтоб меня этому кто-то учил, просто хотелось это делать. Каждую субботу заказывала панихиды. Причащалась сама и подводила к Чаше ребенка.

Быстро пролетели сорок дней.

Постепенно наладилось наше материальное положение. Наступила весна, и мне пришлось заняться пчелами, с которыми прежде возился мой муж. Весна - тяжелое время для меня. Расцветает все вокруг, и душа начинает мечтать о любви. Зная это за собой, стала я просить Бога: «Пусть душа моя станет, как дерево. Избавь меня, Господи, от этих мечтаний, чтобы я думала только о ребенке». Был у меня страх, что вдруг потянется сердце к какому-то мужчине.

Прошение мое исполнилось. Душа очерствела, и целый год я была как бесчувственная.

Потом испугалась своего окаменения и попросила: «Верни мне, Господи, чувства». Вернулись прежние чувства, а вместе с ними проблема - излишнее мужское внимание. И тогда на молитве о новопреставленном я стала просить мужа: «Защити нас, убереги от всего этого». И почувствовала его помощь. Както раз призадумалась об одном очень настырном претенденте, предлагавшем сойтись с ним: может, стоит согласиться? И в ту же ночь вижу сон. Будто входит в спальню мой муж, срывает с моего свадебного платья бутон и выходит, не взглянув на меня. Этого было достаточно, чтобы определиться. И еще удивительно, что после смерти мужа не было ни одного дня, когда бы я осталась без денег, всегда в доме что-то есть. Стала я замечать и такое: стит кому-нибудь меня обидеть, как муж незримо вступается за меня.

Как-то возвращалась я с пасеки. Ульи мои стоят в пяти километрах от дома, в лесу. Притормозил знакомый тракторист: «Садись, подвезу». Села в кабину, поехали. Дорога - одни булыжники, трясет из стороны в сторону. Он меня за плечи обнял. Я не ханжа - двадцать пять лет проработала в геологических экспедициях, и друзей-мужчин у меня много.

Но было в этом заигрывании молодого парня что-то такое стыдное, что я потребовала:

«Да вот, - говорит, - попала рука в машину, и кончики пальцев срезало». Я даже испугалась - это была та самая правая рука, которой молодой ловелас пытался приласкать вдову.

А было и такое. В конце августа отмечали мы на пасеке день рождения мужа. Сбор меда был уже закончен, и все ульи стояли у меня во дворе. Мы сидели за столом, пили домашнее вино (я сама его делаю) и поминали моего пчеловода. Вдруг откуда-то прилетел рой пчел и сел на мой участок. «Давай скорее пустой улей!» - кричат мне друзья. Я поставила улей, и пчелы охотно поселились в нем. Через год этот улей дал меда больше всех остальных.

Говорят, у Бога все живы, и наши усопшие родные молятся за нас. Во всяком случае, наша духовная связь с мужем не прервалась. Мы с дочкой молимся о нем на земле, а он, я чувствую, молится за нас там.

*** Нино однажды спросила у Варвары, откуда у нее царапины и мозоли на руках. Пришлось рассказать про Елену - отшельницу поневоле.

Они кто, грузины? - заинтересовалась Нино.

Нет, русскоязычные.

А-а, значит, им вдвойне тяжело. Родственников наверняка нет. Все, кто мог, давно уехали.

Чем больше Нино вникала в ситуацию, тем больше переживала:

Да как они вообще там живут? - И тут же предложила: - Давай в это воскресенье туда сходим.

Это далеко, - отнекивалась Варвара. - От Мухиани пять километров пешком.

Ну и что? Я геолог, меня этим не напугаешь. Только продукты соберу, и пойдем.

До воскресенья, небось, сто раз забудет, подумала Варвара и не стала её разубеждать.

В воскресенье в семь утра Варвару разбудил звонок.

Где ты? Я уже готова и все собрала.

Под «все собрала», как выяснилось, подразумевалась внушительная спортивная сумка, под завязку набитая хачапури, чурчхелами, пхали и вином.

Куда столько? - скривилась Варвара. - Не на свадьбу идем.

Неудобно в первый раз с пустыми руками идти, - пояснила Нино. - Это всё моё, из деревни, не покупное.

Пока преодолевали крутые ухабы, Нино рассказывала про свою деревню в Кахетии. Подразумевалось, что это лучшее место на земле.

Она находится недалеко от Кварели - родины Ильи Чавчавадзе.

Обязательно тебя к себе на лето заберу. Увидишь, какая там красота. До Алазани рукой подать, а вокруг голубые горы уходят вершинами в небо.

Именно о них Илья Праведный сказал: «…со мною вы, горы, повсюду, - сын ваш мятежный, ужели я вас позабуду…»3 И давай дальше наизусть шпарить. Варвара слушала недоумевая: и не лень было учить?

Мне от мужа несколько ульев досталось, - продолжала Нино. - Со мной там недавно один случай вышел. Шла я с моими односельчанами на пасеку. Дорога пролегала через ущелье. Ребята перешли по перекинутому через него старому дереву и ждут меня на той стороне. Двинулась и я за ними. В какой-то момент мой рюкзак перевесил, и полетела я с десятиметровой высоты вниз, прямо на огромные валуны. И знаешь, будто меня кто-то подхватил и мягко на землю опустил. Мои друзья в ужасе сверху кричат: «Нино, что у тебя сломано? Спина цела?» А у меня ни царапинки!

Я это к тому отношу, что в этот день Богородичное правило полностью прочитала. Где-то слышала, что святой Серафим Саровский - я его так люблю!

Говорил: кто «Богородице Дево, радуйся» сто пятьдесят раз в день читает, с тем удивительные вещи происходят.

Варвара не переставала удивляться: вот тебе и сельская жительница со знаменем в обнимку. На минуту представила себе объем работ в деревне - даже дурно стало неженке-горожанке.

Вот и предложила:

Чавчавадзе, Илья (Илья Праведный). Горам Кварели / И. Чавчавадзе. Стихотворения и поэмы. Пер. Н.

Заболоцкого. – М.:Советский писатель, 1950.

Может, лучше продать этот дом с виноградником? Возни много, а толку мало.

Благодушие Нино как ветром сдуло.

Ястребом кинулась она к Варваре, только что за грудки не схватила, и - в крик:

Как продать? Зачем продать? Как мне, грузинке, без своего вина? ШахАббас4 не смог до конца уничтожить наши виноградники! А ты хочешь, чтоб я, княжна, кому-то продала свою землю? Вот, смотри, - и она выставила вперед свои широкие, шершавые руки. - Я ведь всё сама делаю: и опрыскиваю, и окучиваю, и обрезаю свой виноградник. А знаешь, как правильно надо обрезать лозу весной? Каждую веточку надо перебрать с молитвой: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа!» А четвёртый отросток срезать.

И сколько литров вина в год выходит? - не унималась «акула капитализма», уже прикинув про себя, что вино - хороший бизнес и можно получить барыш.

Когда двести, когда пятьсот литров получается. Это все для дома. У меня каждый день гости.

Так, кипя и бурля эмоциями, дошли до пункта назначения.

За ворота на лай собак выбежала Елена:

Христос посреди нас!

Аминь! - просияла Нино, подтверждая приветствие троекратным поцелуем.

Варвара только хмыкнула: вот бы правителям такую любовь и единомыслие, как этим двум политическим противницам! Нино всей душой за Аббас I (1571 – 1629) – шах Ирана (с 1587 г.) из династии Сефидов. Отличался особой жестокостью, предпринял несколько разорительных походов на Грузию. По его приказу были разрушены церкви и монастыри, вырублены сады и виноградники, а двести тысяч грузин было угнано в рабство в Иран. По приказу шаха за отказ принять мусульманство была замучана царица Кетеван и на Пасху 1616 г. были обезглавлены шестьсот монахов в Гареджи независимую Грузию времён Давида Строителя, а Елена - за Союз нерушимый республик свободных, но без коммунистов.

После трапезы Нино приступила к заготовке дров. Огромный топор, который Варвара еле-еле могла оторвать от земли, летал как молния в ее руках.

Хрясь-хрясь - и через минуту кругом лежали нарубленные поленья. Дядя

Коля, баюкая парализованную нерабочую руку, даже прослезился:

Нино, родненькая, кто тебя научил так рубить? Это, поди, не каждый мужик сможет.

А Нино только улыбалась и яростно крушила остатки пней и коряг.

Остальные наблюдатели еле успевали таскать дрова. Само собой, княжнадровосек прочно вписалась в общий состав.

Сердце, надрезанное ножницами 1999 год. Пасхальная служба закончилась. Все спешно кинулись разговляться яйцами, сыром и только что освящёнными куличами.

Голубоглазая высокая девчонка кивнула Варваре:

Ну, чё? Христос воскресе! - и протянула руку с малиновым пасхальным яйцом.

«Наш кадр», - растаяла Варвара. Слово за слово, Лика, так звали новую знакомую, нравилась Варваре всё больше и больше. Ни тебе показных молитвенных поз, ни благочестивого елея в речах - живой человек, и все просто. Разговор перекинулся на общих знакомых по церкви и на Елену, «по жизни в скорбях пребывающую». Лика навострила уши:

А чё? Если надо помочь, я с удовольствием. Все равно от скуки дохну.

Я медик. Чесслово! Я раньше в русском госпитале работала. Ты не смотри, что я шкиля-макарона. Я там, знаешь, каких бугаев ворочала! Короче, когда пойдем?

На место встречи Лика явилась в полной экипировке: на спине рюкзак, с ремня на плече завывает транзистор, в руках альбом с рисунками, тут же врученный Варваре с пояснениями:

Здесь душа моя и моя жизнь поломатая.

На черном фоне было нарисовано ярко-красное сердце, надрезанное ножницами. По лезвию стекала кровь. Второй рисунок был еще абстрактнее.

Белая и черная полосы, на белой - черные следы, ведущие в никуда.

Это моя клиническая смерть. Когда я на том свете была, - бойко продолжала Лика тоном экскурсовода, - вышла моя душа из тела, а эти черные меня к себе тащили. И звуки такие: чав-чав. Будто кто по грязи шлепает. У меня такое два раза было.

Варвара слушала зачарованно.

Хотела уже сунуться с советом продать рисунки подороже, но интерес к потусторонней жизни взял верх:

И как там? На том свете?

Ничего конкретно сказать не могу. Меня скоро назад вернули. По чьим-то молитвам. Наверное, матушка Аскитрия за меня молилась. Помнишь такую?

Помню. Всегда в храме у иконы Георгия Победоносца стояла. Тихая такая, со светлым лицом.

Во-во! А добрая - слов нет. Сама голодала, на хлебе и луке сидела, а последний кусок тебе могла отдать. И, прикинь, никогда не жаловалась. Мы за ней ухаживали, когда она заболела, а она нам свою однокомнатную отписала...

Матушка Аскитрия мне столько всего про веру рассказывала, что я в церковь пришла. Царство ей Небесное, - и Лика перекрестилась.

Тем временем доплелись до ворот с изображением креста. Встретила их

Елена со словами:

Христос посреди нас! - А потом почему-то стала молитву читать:- Отрицаюсь тебе, сатана, гордыни твоей и служению тебе, и сочетаюсь Тебе, Христе, во имя Отца и Сына и Святого Духа.

И только после этого нас, лягушек-путешественниц, в дом завела.

Транзистор, впрочем, сразу попросила выключить, чтобы «молитвенному настроению не мешал».

Ликуша ошалело таращила глаза, но потом быстро освоилась и начала генерировать идеи:

Чем помочь? Давайте я навоз у козочек почищу.

Варвара стала попутно тарахтеть про Ликины посмертные приключения, а сама участница дополняла их новыми душераздирающими подробностями.

Елена слушала, не перебивая. Потом обратилась к Лике:

Ты понимаешь, какая на тебе ответственность? Это большая редкость, чтобы человека два раза назад возвращали.

Лика почему-то скисла и вздохнула:

Впрочем, - продолжала Елена, - с меня тоже двойной спрос будет. В тридцать лет у меня был инсульт. Моя душа тоже вышла из тела. Я хорошо помню, как меня поднял белокрылый Ангел и понес куда-то.

А какого размера был Ангел? - встрепенулась Варвара, любительница подробностей.

Сейчас мне трудно сказать. Но явно выше человеческого роста. Он поставил меня перед иконой Казанской Божией Матери. Больше ничего не помню. Потом пришла в себя.

Причем тут икона? - спросила Лика.

Я родилась на Казанскую, - как бы не слыша вопроса, рассказывала Елена. - Потом сама стала всем этим интересоваться, так к Богу и пришла.

Мне как инженеру-программисту много чего вначале казалось странным:

догматы, молитвы на церковнославянском языке. Потом постепенно все в голове улеглось и появилось восхищение логичностью законов Божиих. Я их сравнивала с моей любимой математикой.

Много чего еще было тогда рассказано, и Лика при прощании стала обговаривать время следующего похода.

На второй поход Лика явилась под градусом и сразу ошарашила Варвару требованием:

Дай денег!

Получив просимое, Лика тут же купила бутылку пива и опустошила половину. Дальше стало твориться что-то невообразимое: песни и пляски народов мира по всему маршруту следования. Временами репертуар сменялся слезами.

Ликуша, вращая совершенно безумными глазами, несла околесицу:

Это они меня заставляют… Я ведь слово давала… Что же я делаю? - Слезы тут же сменялись яростью, и она начинала боксировать воздух. - Они, красноглазые твари, мне жизнь поломали! Порвать бы их на части!

Елена, увидев перекошенные лица гостей, бросилась кропить их святой водой. Кое-как Лика утихла и заснула.

А проспавшись, уже рассказывала более или менее связно:

Стоит мне стопку выпить, все - мозги набекрень. Не могу с собой совладать. Матушка Аскитрия это знала и всячески меня поддерживала. Только с ней мне было хорошо. У нее, наверно, аура такая.

Благодать, - тихо поправила Елена.

Поговоришь с ней - и уходишь другим человеком. Если бы вы знали, как мне ее не хватает! Искала я таких людей в церкви, да куда там: каждый сам по себе. Батюшки-то у нас хорошие, но занятые очень. Причащаться мне, говорят, почаще надо. А у меня когда получается, когда нет. Нервы на нуле.

Чуть что - психую, с родителями грызусь, а потом плачу. А у вас, Елена Николаевна, мне нравится. Спокойно... Можно, я к вам приходить буду? Даже после этого?

Елена кивнула и, глядя куда-то вдаль, задумчиво сказала:

Тебя ко мне явно матушка Аскитрия привела. В свое время она и мне помогала в моих бедах и скорбях. А когда я узнала о ее переходе в вечность, то все думала: кто же ее досмотрел? Она же была совершенно одинокая.

Оказывается, за ней ухаживала ваша семья. Не устаю поражаться, как мы все незримо связаны. - И, доставая свой пухлый синодик и ручку, спросила: - Как, говоришь, твоих родителей зовут?

Лика назвала. А Варвара уже знала: если Елена кого в свой помяник занесет, то это на всю оставшуюся жизнь.

Так собиралась группа дорогих Варваре людей. Почему-то тянулись к Елене такие несхожие, а иногда странные люди.

Благоразумный разбойник Однажды у Елены на даче появился новый человек - Гоча. И случилась с ним такая история.

У Гочи было уже две дочери-школьницы, когда Мерико снова забеременела. На эхоскопии узнали, что будет девочка. «Зачем нам третья дочь, вот если бы сын, тогда другое дело», - решил Гоча, давая «добро» на аборт. И вдруг кто-то сказал Мерико, что у неё родится особенный, чудесный ребенок и нельзя его убивать. Так это было или иначе, но родилась у Мерико и Гочи удивительная дочь.

Кого ты больше любишь: маму или папу? - приставали к ней взрослые.

Бога, - отвечала двухлетняя кроха, выросшая в неверующей семье.

Это сейчас, когда Гоча уверовал в Бога, он уже не удивляется, что его младшенькая любит молиться и бегом в церковь бежит. А тогда ему было странно - почему эта кроха к иконам тянется и откуда ей ведом Бог?

А Гоча-то сам чем дышит? - приставала к Елене с вопросами любопытная Варвара, как всегда жадная до всего нового.

Гоча раньше был бандитом, долго сидел, - неохотно отвечала Елена, избегая осуждения ближнего. - Было у него всякое.

Ну и?.. - давила на нее Варвара.

Потом Господь ему послал отца Лаврентия, и человек начал новую жизнь.

Вот бы расспросить его подробно! - загорелась Варвара новой идеей.

Не вздумай приставать к человеку! - встрепенулась Елена, зная, чем обычно кончается такой азарт. - Неисповедимы пути Господни. А любопытство - грех. Все никак твой зуд журналистский не выветрится. Ты молилась бы лучше, а?

Прошло какое-то время, на горе начался сенокос. Явился и Гоча - высокий черноволосый мужчина лет пятидесяти - запасать сено для своей коровы.

Варвара, улучив подходящий момент, поспешила к Гоче утолить свое любопытство:

Батоно Гоча, как вы к Богу пришли?

А так и пришёл, - с ходу ответил Гоча. - Мне Бог до сорока пяти лет всю земную мерзость показал. Когда я этим во как объелся, - полоснул он рукой по горлу, - тошно стало. Захотелось другого.

А какие конкретно мерзости вы наблюдали?

Вот сидел я как-то в Минске за грабеж…- начал, было, Гоча, опершись на косу.

Варвара уже приготовилась услышать нечто супердетективное, но тут подоспела Елена в сбившейся косынке с тяжеленной охапкой сена на спине и бросилась извиняться за сестру во Христе:

Прости ты ее, Гоча, и не обращай внимания. Она ко всем вот так, со своими вопросами... Никак не отучится.

Гоча только засмеялся и рукой Варваре махнул:

Потом как-нибудь расскажу. Меня хлебом не корми - дай потрепаться. Я же лентяй неисправимый, не люблю работать! - И пошел косить.

Не вышло, в общем, в этот день интервью с раскаявшимся разбойником.

В осаде Осень сменила лето и принесла новые проблемы. На соседней горе появились экологические беженцы - хевсуры5 с огромной отарой овец, которую пригнали сюда со своих снежных вершин на зимовку. Овцы, как саранча, сжирали остатки жухлой травы, не оставляя ничего для Елениных коз.

Но это о еще полбеды. Вокруг овец носились огромные кавказские овчарки.

Приходить к Елене стало небезопасно. Собаки кидались на каждого прохожего, норовя порвать на куски. Все просьбы привязывать их хотя бы ненадолго оставались без отклика.

Елена, призывая на помощь всех святых, теперь редко спускалась в город, чтобы причаститься и закупить продукты.

Все, кто был в курсе этой истории, смотрели на ее измученное лицо, жалостливо охали и качали головами:

Ну, как вы там? Вот искушение-то!

Помоги тебе Господи!

Этнографическая группа грузин, коренное население горной области Хевсурети.

Может, в полицию заявить?

Елена терпеливо выслушивала бесполезные советы и только смиренно отвечала:

Господь выше сил креста не дает. Иду с молитвой: «Да воскреснет Бог»

и двумя палками от собак отбиваюсь. Кое-как прохожу.

Поохав и поругав хозяев овчарок, прихожане мирно расходились - дескать, что тут поделаешь, каждому свое. А те, кто не уходил, предлагали разное.

Элисо, как и подобало верующей со стажем, говорила:

Надо усилить молитву. Давайте Псалтирь все вместе читать..

Семен, и в хорошее время немногословный, теперь просто убито молчал.

Тамара, как человек здравомыслящий, робко заикнулась:

А может, коз продать и в город спуститься? Хевсуры там надолго.

Но Елена грустно вздыхала:

На что мы жить будем? У меня на это нет благословения.

Нет, потому что не умеете настоять на своем, - влезла бесцеремонно Варвара. - Надо Гочу к этой разборке привлечь! Куда он, кстати, делся?

Гоча очень серьезно постится. На хлебе и воде сидит. - Елена осенила себя крестом. - Грехи замаливает. Его беспокоить сейчас никак нельзя.

Первый пост в его жизни. Он очень ослаб и дома молится.

Нашел время лоб расшибать?! - разозлилась Варвара. - Лучше бы вам помог на гору хлеб таскать и хевсуров на место поставил. Фанатизм какойто!

Тут еще Лика - одного ума с Варварой - свой вариант выдала:

Давайте, Елена Николаевна, я своих ребят-гвардейцев приведу. Они им живо рога обломают! А чё?

Елена замахала на них руками:

Да что с вами, девочки? В Рождественский пост и столько грехов набирать? Я уж как-нибудь сама, с Божией помощью.

А тут еще Элисо подлила невзначай масла в огонь, шепнув кому-то: «У Гочи от старой жизни где-то пистолет припрятан».

Варвара неуемная это «запеленговала» и давай вперед с новой идеей:

Вот и шикарно! Пусть меня стрелять научат. Я всех собак перебью, раз хозяева без понятия. А Гоча, нехай себе, пусть дальше постится.

Елена чуть не заплакала с досады:

Да что ты несешь сегодня? Причем здесь бедные животные? Все!

Кончено! Пусть все будет, как было. От своего креста не побегу, - взвалила она на спину набитый хлебом рюкзак, перекрестилась и пошла к выходу.

Состав болельщиков долго так и сяк рядил, пока не пришел к консенсусу:

ждать Рождества, когда Гоча окрепнет. А потом собраться всем вместе, закупить продуктов, сколько можно на себе унести, вооружиться палками и идти на прорыв.

Так все и вышло.

После Рождества пошли сначала в полном боевом порядке к Гоче на его гору. Варвара, мало надеясь на свои молитвы, прихватила кухонный нож подлиннее. Элисо и Нино запаслись дубинками. Только Лика была без оружия, но угрожающе-нервно сжимала кулаки.

Для Элисо, которая панически боялась даже тараканов, а уж собак тем более, такая экспедиция была верхом героизма. Вот уж воистину - любовь сильнее страха. А для Нино, привыкшей в своей деревне с собаками воевать, наоборот, плевое дело.

Гоча, как увидел их у ворот своей фазенды, расцвел майской розой:

Ва-а! Мои сестрички пришли! Давайте заходите.

Зашли. Небольшая комната, железная печка в углу, дощатые крашеные полы, у окна грубо сколоченный стол и вокруг него табуретки. Мерикомолчунья быстро выставила на стол самодельный сыр, только что испеченные мчади (кукурузные лепешки), домашнее вино и зелень.

И пошло-поехало. Гоча дорвался до тостов:

За Рождество!

За Грузию - удел Божией Матери!

За всех хороших людей, где бы они ни были!

Хочу этот маленький стакан выпить за то, чтобы Господь дал нам такую большую веру, как у преподобного Марка Афинского. Помните, как он объяснял одному монаху силу молитв? «Если скажу горе: «Двинься к морю…».

Тут оба видят - гора стала двигаться. - «Э-э, остановись, - говорит святой Марк, - я не с тобой, а с братом разговариваю». И гора послушно застыла6.

Для Варвары это было последней каплей. Грузинское застолье - это вам не русское, на скорую руку, «будем здоровы» - и все… Люди тут часами сидят. За каждый тост надо в отдельности выпить, да еще что-то свое красивое сказать. А торопливой Варваре было невтерпеж. Вот и ляпнула она, прервав

Гочу:

Пока мы здесь время теряем, лучше бы у Елены лишнее бревно распилили.

Ср.: Преподобный Марк Афинянин (конец III – начало IY вв.) долгие годы провел в одной из пещер Фракийской горы (Эфиопия). Во время разговора с пришедшим к нему аввой Серапионом преподобный Марк спросил: «Есть ли ныне среди мира святые, творящие чудеса, как сказал Господь в Евангелии Своем: Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда» и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас (Мф 17, 20)?» В то время как святой произнес эти слова, гора сдвинулась с места и придвинулась к морю. Преподобный Марк увидел, что гора двигается, и обратился к ней: «Я тебе не приказывал сдвинуться с места, но беседовал с братом; поэтому встань на свое место!» После этого гора вернулась обратно. Авва Серапион в страхе упал ниц. Преподобный Марк взял его за руку и спросил: «Разве ты не видел таких чудес за свою жизнь?» - «Нет, отче», - ответил Серапион. Тогда преподобный горько заплакал и сказал: «Горе земле, потому что на ней живут христиане только по имени, а не по делам».

Тут уже взвились Нино с Элисо:

Тамаду перебивать - последнее дело! Совсем в тебе веры нет.

Конечно, где твоим армянским мозгам оценить наши грузинские обычаи и вино, которое человек от души выставил. Постыдилась бы!

В общем, с канителью, но все же вышли из дома и через час, миновав собачий кордон, были у Елены. У отшельницы при виде каравана с «большой земли» радостно засияли голубые глаза. Толстушка Элисо - бессменный казначей - с порога стала рапортовать о закупках и тратах.

Елена отмахивалась от дотошной Элисо:

Потом, потом! - и жадно выспрашивала: - Что нового в храме? Как наши батюшки? - И, поворачиваясь к Гоче: - Как отец Лаврентий в Сиони?

Ей отвечали вразнобой. Много чего при «встрече на Эльбе» было рассказано, обсуждено и осуждено в горячем до хрипоты споре. Причем Лика с Варварой за свой экстремизм неизменно оказывались в греховном меньшинстве...

Позже было ещё несколько таких экспедиций во всеоружии. Словом, общими усилиями дождались весны, а там - самоликвидации пришельцев с овчарками, ушли они восвояси.

Письмо из Небесной канцелярии

Стол с нехитрой закуской, горящая свеча посередине. Пятеро за поминальной трапезой девятого дня. После первых традиционных тостов кто-то просит Елену рассказать поподробней о жизни ее матери, уже перешедшей в вечность. И вот что она рассказала.

Моя мама осиротела, когда ей было три года. Однажды мой дед, ее отец, в приступе ярости хотел изрубить все иконы. Мама рассказывала, что у нас были большие старинные иконы в серебряных окладах. Несколько из них маме удалось спасти. Она, трехлетняя кроха, стала перетаскивать их на берег реки, пускала вплавь по воде и смотрела, как их медленно уносит течение.

Вскоре дед мой привел сожительницу. Мачеха стала требовать: «Убери детей.

Девай их куда хочешь». И вот как-то ночью маму разбудила кошка, дико мяукнув и оцарапав ей руку. Проснувшись, она закричала брату: «Колька, бежим, папка нас зарубить хочет». Дед мой от неожиданности выронил топор, который был уже занесен над ними, спящими ребятишками… Дети убежали.

Вот почему мама так кошек любила. За спасение жизни.

Через какое-то время дед зарубил топором уличенную в изменах сожительницу, а сам пошел и сдался властям. Его осудили на двенадцать лет.

Мама с братом остались совсем одни.

Мне сейчас даже страшно представить, как она, совсем ребенок, ходила босиком по снегу и просила милостыню. Несмотря на суровое детство и непростую юность, мама была на редкость жизнелюбива, никогда сама не унывала и нам этого не позволяла, говорила: «Ничего, Господь не оставит».

Потом сироту приютила одна раба Божия, хотя и сама бедствовала. Затем маму удочерила одна грузинская семья. Я до сих пор поминаю этих людей как дедушку и бабушку. Они дали маме свою фамилию. Отправили учиться в техникум.

Вскоре пришел с фронта брат отца и забрал ее в Тбилиси, в ФЗУ при Трикотажке. С теткой, дядиной женой, отношения не сложились, ей пришлось перейти в общежитие.

Господь незримо вел и оберегал сироту. В девятнадцать лет, в минуту отчаяния, она взмолилась: «Господи, если Ты есть, дай мне счастье!» И во сне услышала голос: «Исправь свои грехи, тогда будешь счастлива». Проснувшись, первое, что она сделала, - бросила в печку карты. (До этого она часто гадала.) И пошла в церковь. Стала ходить, молиться, исповедоваться.

Есть в Александро-Невской церкви большая старинная икона «Смоленская». Мама молилась перед ней, чтобы Пресвятая Богородица устроила ее жизнь. Вскоре она познакомилась с моим отцом, и они поженились.

Папа, демобилизовавшись из армии, устроился учеником мастера на Трикотажку, где мама уже работала прядильщицей. Она проработала на комбинате сорок лет. Тот, кто знает эту профессию, поймет, что такое сорок лет напряженного физического труда.

Это были послевоенные годы. Всем было трудно, а моим родителям тем более, потому что начинать приходилось с нуля: обедали на подоконнике, спали на полу. Тут возникла новая проблема. У них три года не было детей. Перед той же иконой мама вымаливала ребенка. И как-то увидела сон, будто стучится к нам в дверь старец в белом подряснике и говорит маме: «Вам письмо из небесной канцелярии». - «Какое письмо? - удивилась мама. - Ничего не понимаю». - «Вам его прочтут на втором этаже», - сказал старец и исчез.

Проснувшись, мама вспомнила, что на втором этаже нашего общежития живет монахиня, и пошла к ней.

Монахиня выслушала маму и утешила ее:

«Похоже, что молитва твоя услышана и у тебя будет ребенок».

Вскоре родилась я. Много позже, я уже школьницей была, пришли мы с мамой в церковь. И вдруг мама оствновилась, как вкопанная, перед иконой преподобного Серафима Саровского, узнав нем того самого старца… Питались мы скудно… Даже хлеба не было вдоволь. Но мама никогда не жаловалась. Вдруг приходит к нам в общежитие бедно одетый священник и просит маму: «Дай мне кусочек хлеба и стакан воды».

Мама отдала ему двести граммов хлеба - дневную норму, больше не было.

Священник помолился, но хлеб почему-то не тронул и говорит маме:

«Хлеб у тебя всегда будет». И поспешил уйти. Мама бросилась за ним, обегала все улицы, но он куда-то исчез. Мама плакала потом: «Не накормила я батюшку, голодный ушёл. Кто это был? Кто приходил?»

Странный случай, но хлеб после этого в доме был всегда. Вскоре после этого события папиных друзей-летчиков перевели в Вазиани, и они часто бывали у нас. Настелят шинели на пол и ночуют, а свои пайки отдавали нам.

Когда мне исполнилось двенадцать лет, мои родители обвенчались. Все эти годы они копили деньги на обручальные кольца. Оба очень хотели принять это Таинство.

Мама была на редкость добрым человеком. Не было случая, чтобы она о ком-то отозвалась плохо. А еще у нее был дар любви к Богу, к людям, ко всему живому. Мне до нее далеко. Даже парализованная, тяжело больная, она безропотно несла свой крест и умела радоваться. Царство ей Небесное, вечный покой.

Пусть мамочка, если имеет дерзновение перед Господом, помолится обо всех нас, чтобы и у нас была бы та же любовь к людям и безропотность в несении своего креста.

Аминь, - перекрестились мы.

Елена в больнице Однажды Варвара в споре так перегнула палку, что долготерпению Елены пришел конец.

И в один прекрасный день Элисо поставила Лику с Варварой перед фактом:

Нет вам благословения ходить к Елене. Но она просит, чтобы вы почаще ходили в церковь и исповедовались.

Для обеих, что называется, мир треснул пополам.

Кинулись с расспросами, но Элисо отвечала загадками:

Раз вы сами не понимаете, тем хуже для вас. Никакого желания исправиться у вас нет. Только искушаете всех праздными разговорами.

Варвара и Лика отправились со своими недоумениями к духовнику, но выяснилось, что он никому подобных указаний не давал. Бес гордыни был тут как тут и давай нашёптывать: «Вы для Елены тельняшки рвали, а она вас взяла и кинула!» Само собой, обе девушки смертельно обиделись. Лика стала утешать

Варвару, доставая трясущейся рукой сигарету:

Да наплюй ты. Они же фанатики!

Как наплевать? - растерянно спрашивала Варвара. - Елена мне как духовная мать. Кому тогда верить?

В общем, переживали они так сильно, что Нино, не выдержав, отправилась к Елене восстанавливать мир:

Да как же так? Разве можно в людях любовь убивать? Ну, не святые они, конечно. Такие же грешные, как и мы. Но мы должны быть все вместе!

Мир кое-как был восстановлен. Попросили друг у друга прощенья, но прежняя радость общения куда-то исчезла. Что-то сломалось. Осталась только суховатая вежливость при встречах.

Прошло время…

Широко распахнутые глаза Нино смотрят с испугом на Варвару:

Елена в больнице! Элисо только что звонила! Совсем плоха! Несколько дней ничего не ела, постоянная тошнота. Глаз вылез из орбиты. Гоча, как узнал, помчался за отцом Лаврентием. Взял его из церкви, быстро в машину и - к Елене домой. Потом прямо в больницу повезли.

Да что с ней?

Опухоль в мозге. Нужна срочная операция. Это все от неподъемных тяжестей. Доконала себя, несчастная.

На больничной замызганной койке безо всякого намека на постельное белье лежала исхудавшая Елена с багрово-красным лицом. Неестественно огромный левый глаз был закрыт. Правый с трудом раскрылся - взглянуть, кто пришел.

К Варваре потянулась слабая рука, которая тут же упала:

Умираю я, родная. Прости меня, Христа ради... Сообщите всем нашим… Попрощаться хочу.

Рядом всхлипывала Элисо. Снаружи, у дверей палаты, собрались все остальные, потрясённые случившимся. Рассматривали томографический снимок, на котором было видно небольшое, 3 на 4 сантиметра, затемнение - опухоль, давящая на глаз. Обсуждали вытекающий отсюда расклад. Срочная трепанация стоит около двух тысяч долларов. Каждый день пребывания в больнице обходится больше ста долларов. Для всех, стоявших у дверей, это были нереально огромные деньги. Выяснилось также, что пока Елена лежит здесь как бы нелегально, из уважения к отцу Лаврентию. Платить не надо, но и лечить ее, пока не появятся реальные деньги, тоже никто не кинется.

Вот и плакали от бессилия матушка Лали и Элисо:

Господи, Ты Сам управь! Не отнимай ее от нас!

А Варвара по своему греховному обыкновению злилась:

Не молиться тут надо, а действовать! Почему эти козлы, врачи, ей даже болеутоляющего не дают?!

На нее привычно фыркали:

Помалкивай. Ты как неверующая себя ведешь! Раз отец Лаврентий ее сюда привез, значит врачи помогут. Надо просто ждать.

Но Варвара уже помчалась к эскулапам - права качать:

Почему вы ее не лечите? Она от боли уже говорить не может!

Белые халаты только отмахивались от нее с умным видом:

Мы делаем, что можем.

Как после этого не озвереть? И Варвара понеслась за «тяжелой артиллерией» - Верой. Уж она-то наведет здесь гвардейский порядок!

Пятнадцать лет Верка уличной торговлей занимается, всякое обращение знает.

Где надо, и гавкнуть может, плюс в медицине разбирается.

Ах, скотобаза какая! - разразилась «тяжелая артиллерия» первым залпом, сразу вникнув в суть дела. - Они ее точно в гроб загонят!

И вскоре железные ступеньки старинной больницы уже гнулись под ее поступью.

Вера рванула дверь в палату, оставив за собой удивленноиспуганных посетителей, упала на стул у койки и заголосила:

А-ва-ва, это что за беспредел такой! Что с тобой сталось?! И куда Бог смотрит? А? Сколько тварей по земле ползают, и никакая холера их не берет! Ава-ва, а ты, такой Божий человек, и...

За дверью сестры возмущенно зашипели на Варвару:

Зачем нам здесь неверующая? Да еще и такая? - намекая на моральные устои Веры.

А Вера вышла, утерла слезы и, оглядев заплаканных сестер, изложила свой стратегический план:

Значит, так. Я буду сама уколы делать. Буду еду готовить, а эта (кивок на Варвару) таскать. На большее она всё равно не способна. Буду раньше всех с утра приходить и врачей за глотку брать. Тут без контроля нельзя!

В общем, кое-как все утряслось. Вера приходила первая, сменяла бессменную ночную дежурную Нану. Дальше приходили по уговору, кто когда мог. Элисо вела переговоры с сыном Елены в Москве на предмет денег. Гоча с Семеном по очереди пасли коз. Каждый день приходил отец Лаврентий - проведать и причастить Елену.

Ко всем приходящим у Елены была одна просьба - постоянно читать акафист, а из еды приносить виноград. Вот и читали навещавшие, почти не переставая, акафист Божией Матери.

Вера в этом благом деле по неверию не участвовала, шушукалась с

Варварой:

Состав еще тот, я тебе скажу! Я для нее все, что хочешь, сделаю, но вот эти «ижи еси на небеси» выше моих мозгов! А Гоча ничего из себя, видный клиент. Жалко, верующий, а то бы пообщались.

В день операции произошло неожиданное.

Варвара была на работе, когда ее выловила Нана и, с перепугу путая грузинские и русские слова, сообщила:

Елену воруют с операции! Срочно звони ее сыну в Москву!

Варвара набрала номер Элисо и узнала от нее, задыхающейся от слез и обиды, подробности «воровства»:

Пришла Капитолина с Александро-Невской церкви и переубедила Елену делать операцию. Святые отцы, дескать, не благословляют вскрывать черепную коробку. И Елена отказалась. Мы попытались спорить, и отец Лаврентий как священник пытался воздействовать. Но Капитолина подняла крик: «Вам лишь бы человека под нож положить. Вы убийцы! Зачем привели сюда грузинского священника? Пусть русский батюшка этим делом займется!»

Мы стояли как оплеванные. Это мы-то убийцы? Мы ли ночей не спали из-за Елены? И нас еще в национализме обвинять?

Из трубки доносился долгий тихий плач, потом Элисо продолжила:

Откуда нам взять русского священника, если их раз-два и обчелся?

Кроме того, отец Лаврентий специально к отцу Филарету ходил советоваться.

Ты же сама видела, как отец Лаврентий свою паству оставлял и к Елене спешил.

Что же вы ей морду не набили за поклеп на батюшку? - разъярилась экстремистка Варвара. - С Елены спрос не велик. У кого крыша не поедет перед лицом смерти?

Что ты, - убито отвечала Элисо. - Мы просто онемели от обиды.

Капитолина тут же забрала Елену к себе домой. «Я, - говорит, - буду ее мазями лечить». Но это не поможет. Опухоль огромная. Сама не рассосется.

Теперь не знаем, что делать. А Вера сказала, что будет ездить к Капитолине домой и делать Елене болеутоляющие уколы. Сама-то Кпиталина - самоучка, колоть не умеет.

Через две недели из Москвы приехал сын Елены и, поговорив с врачами, повёз мать на операцию в ту же больницу.

Как только Елена отошла от наркоза, к койке хлынула куча народа.

Больная открыла один глаз, и слабая улыбка появилась на бескровных губах.

Знатоки благодати Из алтаря уже вынесли записки и выгрузили их шуршащей кучей на стол в притворе. Варвара пыталась сосредоточиться на словах, которые пел хор, но куда там. Тверди-не-тверди себе: «любопытство - грех», а против натуры не пойдешь. Борется Варвара с грехом, повторяя Иисусову молитву, а уши, как локаторы, ловят каждое слово из разговоров в храме.

За спиной Варвары шло тем временем живейшее обсуждение.

Вчера на вечерне такая благодать была - слов нет! - говорит одна прихожанка и от избытка чувств закатывает глаза к потолку.

Когда отец Павел служит, всегда такое испытываешь, - поддакивает другая.

А вот когда отец Георгий служит, пустота какая-то. Как мёртвая домой ползёшь, - жалуется третья.

Нет, это вы зря на отца Георгия наговариваете, - вмешивается дама с хорошо поставленным голосом, видимо учительница или бывший партработник. - Я от его служб наполненная благодатью выхожу.

Все. Это было последней каплей.

Природное желание всюду совать свой нос взяло вверх над насильно прививаемым смирением, и Варвара нарушила эту идиллию:

Объясните подробней, что в вашем понимании «благодатная служба»?

Я, например, ничего не чувствую.

У обсуждавших на лицах - весь спектр эмоций: удивление, недоумение, подозрительность и желание отойти от греха подальше.

Как? Ты не чувствуешь благодати?

Не чувствую, - подтвердила Варвара, получив тут же ворох объяснений.

Благодатная служба - это когда ты в хорошем настроении выходишь из церкви.

И усталости не чувствуешь!

Благодать, например, есть у отца Филарета. Он идет, и от него как теплый шар отходит.

Варваре эти объяснения про «теплый шар» ясности не прибавили.

Наоборот, только смущение усилилось, тем более что со знатоками благодати ей приходилось сталкиваться и раньше.

*** Однажды случилось вот что. Звонит Варваре подружка Катя (было время, когда Катя за ней, как теленок на веревочке, в церковь пришла, правда ненадолго). Позвонила и оглоушила новостью:

У меня дом сгорел!

Шутки шутишь?

Да нет, - прозвучал в трубке убитый голос. - Керосинку зажженную заправляла. Она возьми и полыхни до потолка. Еле выскочить успели, в чем были. - Тяжелый вздох. - Ты же знаешь мое цыганское счастье. Чтоб на святую Нину у человека дом сгорел?!

Цыганское счастье было налицо. Месяц назад Катя, выкладываясь из последних сил, отремонтировала свою хибару - самострой у мусорной свалки.

Земляной пол застелила досками, стены отштукатурила, а крышу новой жестью обили соседские ребята «из уважения». И на тебе - вместо дома куча углей.

Где ты сейчас?

У девочек с нашей улицы. Они тут же примчались и забрали к себе меня, мать и Бэлу. Шмотки дали - у кого что нашлось.

Молодцы девчонки! Как они там?

Трубка невесело хмыкает.

Да без изменений. Работы-то нет. Не всем же, как тебе, в уборщицы идти. Скажи там нашим в церкви, что у меня беда. - Катя поспешила закруглиться. - Ладно, пока. С чужого телефона звоню, а тут другим надо звонить.

Сестры во Христе, узнав про Катину беду, естественно, ужаснулись, поохали и вскоре успокоились. На все, дескать, воля Божия.

Через месяц Катя появилась в церкви - и прямиком к одной из наших прихожанок с просьбой:

Пустите нас к себе на один месяц. У вас ведь все равно квартира закрытая стоит. Вы не бойтесь, мы ничего не испортим. Я ручаюсь. Потом через месяц мы снова к моим подругам перейдем. У них сейчас временные проблемы.

Просьба застала женщину врасплох.

Ты не обижайся, - последовал ответ. - Не могу я вас пустить. У меня квартира освященная, а твоя мама курит, Бэла вообще не церковный человек.

Вся благодать из-за вас отойдет!

Ясное дело, продолжать просить было бессмысленно.

Катя извинилась и отошла, но потом с удивлением спросила Варвару:

Это правда, что благодать из-за нас отойдет?

Нашла, у кого спрашивать! У Варвары и так голова гудит от вопросов:

почему «девочки с улицы» пришли на помощь погорельцам, а благодатные люди - нет? «Помоги, Господи, не осуждать никого», - молится Варвара. И опять срывается в осуждение: где же наше церковное братство? Меморандум, что ли, опять написать?..

Благословение Служба уже закончилась. Несколько человек в очереди, каждый со своим делом, ждали у алтаря отца Филарета. Хвост очереди оккупировал скамейки у стены.

Варвара скучающе разглядывала прихожан и, по обыкновению, препиралась с Еленой и Элисо:

Неужели нельзя поехать в этот Ольгинский монастырь без благословения? Только зря время теряем.

Елена, поблескивая очками, строго сказала:

Нет, никак нельзя. Сколько раз тебе повторять: прежде чем начать какое-то дело, надо взять благословение, а тем более на поездку в монастырь.

Элисо подтверждающе кивала. У нее, в отличие от Варвары, никаких таких сомнений не возникало. Раз надо, значит надо. И точка.

Варвара - новичок в церкви - и раньше наблюдала эти смиренные подходы к священнику со сложенными лодочкой руками. «К чему эта проформа?» - протестовало все в ней. А теперь ради «проформы» надо стоять в очереди, томиться и неведомо сколько батюшку ждать. И все-таки Варвара решила не возникать - уж очень ей хотелось поехать в монастырь. Вон Елена побывала во многих монастырях России и так интересно рассказывала о них. Но до России далеко, как до Луны. А тут под носом, во Мцхета, единственный русский женский монастырь в Грузии - Ольгинский. Просто грех не поехать.

Наконец из алтаря появился отец Филарет, держа крест и Евангелие. К нему навстречу рванулась фигурка в берете, известная всем как «маленькая Нонна в черных очках». Фамилий друг друга никто не знает, вот и описывают по приметам типа «Лида с пером» или «Валя с цветочками».

Нонна подхватила священника под руку и зашептала театральным шепотом:

Ой, батюшка, у меня опять смертельное искушение. Благословите в дом котеночка взять. Я женщина одинокая. Мне общение как воздух нужно! Все же тварь живая. Мяукать будет.

Значит, благословляете мне котеночка, батюшка? В утешение?

Возьми, возьми, - заторопился отец Филарет, увидев, как прихожане красноречиво поглядывают на часы - А если котенок у меня святую воду выпьет? - не унималась Нонна. - Вот грех какой страшенный будет!

Тогда не бери.

Но если я его не возьму, жестокосердие с моей стороны выходит.

Котеночек-то уличный, кушать хочет. Все ж тварь Божия.

Тогда возьми.

Взять-то недолго, - тянула свое Нонна. - Я же, знаете, все по благословению делаю, с духовным рассуждением. А вдруг котенок в доме пакостить начнет? Или, не дай Бог, святое Евангелие порвет? Меня аж в жар бросает от одной мысли!

Тогда не бери, - терпеливо отвечал ей батюшка.

В очереди уже изнемогают - когда же конец? А Нонна еще двадцать минут выясняла участь «бедной животинки», пока не отбыла домой.

Радостно вздохнув, Елена кинулась с поклоном к отцу Филарету:

Благословите нас в Ольгинский монастырь съездить.

Елена поблагодарила и повела сестер к выходу, а Варвара скептически бубнила ей в спину:

Ну и что? Какой толк от этого благословения - мне что, от него ума прибавится или денег?

Елена весело взглянула на непутевую сестру и засмеялась счастливым смехом:

Почему ты как Фома неверующий? Раз батюшка благословил, значит поедем. В общем так, встречаемся в воскресенье в семь утра на Боржомском вокзале.

У меня денег на дорогу нет, - буркнула Варвара и отвернулась.

Ах, какая ерунда! - отмахнулась Елена и заверила: - Господь подаст.

Потом наскоро поцеловала сестер и побежала к метро.

Вечер пятницы пролетел быстро. У Варвары еще была надежда - может, кто из старых клиентов позовет ее на уборку в субботу (другого заработка не было). Увы, телефон молчал. Прошла половина субботы, и Варвара с горечью заключила: все глухо, как в танке. Туфта это все - благословение.

В ответ на ее мысли тренькнул телефон.

Вы можете прийти ко мне помыть окна после ремонта прямо сейчас?

Через полчаса она уже мыла окна, разглядывая квартиру, куда попала.

Шкаф, набитый медицинской литературой, говорил сам за себя. Рядом полка с духовными книгами: тисненые издания «Добротолюбия», Феофана Затворника.

Над полкой несколько икон.

Разговорившись с клиенткой, выяснила: Этери - потомственный врач, лет десять ходит в соседний с Иоанно-Богословской церковью Лурджи Монастыри7 На прощанье Этери вынесла Варваре обговорённые «оконные» деньги и добавила ещё от себя со словами:

Возьмите, вам они больше пригодятся, чем мне.

Потом достала деревянный крестик:

Мне несколько штук с Афона привезли. Вот, последний остался.

Возьмите в честь нашего знакомства. Мы же сёстры во Христе.

На другой день Варвара, обнимая рюкзак, тряслась в электричке в обществе Елены и Элисо. За окном уходили в небо величественные голубые горы. И только тут запоздало она догадалась: «лишние» деньги Этери - это точная цена билета туда и обратно, и Бог воистину благословил её в путь. Нет, благословение священника - это серьёзное дело.

*** Вот так и живёт Варвара, набивая синяки и шишки и постепенно обретая духовный опыт. Самое главное, у неё есть общинка близких ей людей, где, Грузинская церковь св. Андрея Первозванного.

бывает, спорят и ссорятся, а только связаны они незримой нитью - любовью, дарованной нам во Христе.

Часть вторая. В поисках прозорливцев Просто священник

– Короче, так, – уже будучи на взводе, сказала Варвара Елене. – Мне нужен прозорливый священник. Я должна точно знать, что меня ждет.

– Отец Филарет тебя уже не устраивает? – у Елены слегка задрожал голос.

– Он не отвечает на прямо поставленный вопрос.

– Значит, неполезное спрашиваешь. Я же тебе объясняла: надо помолиться и так подходить к батюшке, чтоб Господь через него открыл Свою волю.

– Ну, не получается у меня.

– Надо веровать – и все получится.

Спорили они так минут десять. В итоге Елена сдалась и предложила:

– Тогда тебе к отцу Павлу.

Варвара смерила ее красноречиво-уничижительным взглядом. Ей про дело толкуют, а она кого предлагает… Отец Павел вполне бы сгодился как натурщик для плакатов «Окна РОСТА». Маяковский именно так изображал служителей культа: тучный, необъятный, медленно и важно ходит… Еще и транспортное средство имеет – «жигуль» с проржавевшими колесами.

И слухи о нем, «словно мухи по углам», соответствующие: интрижки… сон в алтаре… охота за панихидной едой… анекдоты…

– Он роскошь любит, – говорила как-то Варваре одна прихожанка. – И вот это вот, – зашелестела тремя пальцами, изображая дензнаки. – И с настоятелем у него контры!

Несмотря на это, Варвара рискнула исповедаться у раскритикованного в пух и прах священника.

Вышла пораженная. Поняла: отец Павел, который на скамейке сидит и певчей анекдот рассказывает, – это одно, а тот, который на исповеди, – совсем другое.

А добил он Варвару окончательно тем, что, когда давал крест целовать, попросил:

– Прости меня, грешного!

Да таким тоном, что артистизм начисто исключался.

Вскоре как раз еще случай вышел. У Варвариной подруги Иветы сложная ситуация возникла.

Ее отец, живущий в Тбилиси, стал давить на психику:

возьми да возьми его к себе в Минск. «Я один, за мной уход нужен. Вот я повешусь от безысходности – и не будет у тебя в жизни счастья».

Ивета, конечно, в панике. А Варвара тут со встречной идеей:

– Давай к отцу Павлу сходим посоветоваться.

Сходили. Разговор не занял и пятнадцати минут.

– Вот, батюшка, – начала Варвара пересказывать горестную повесть подруги. – Ее отец, который давно в разводе, на старости лет…

– …вспомнил, что у него есть где-то дочь? Так?

– Ну, в принципе, он и не забывал о ее существовании. Алименты платил.

Зачем плохо говорить?

– Алименты алиментами, а основное мать делала. Так?

– Так. Теперь он болеет и…

– …просит, чтоб она взяла его к себе? Точно?

– Точно! – восхитилась Варвара. – А Ивета не может, так как замужем в Минске, и мать с ней, и…

– …все вместе не поместятся, и мать не будет в восторге.

Отец Павел скользнул взглядом по Ивете, молча стоящей рядом.

– Батюшка, отец даже говорит: не возьмешь к себе, повешусь.

– Так вот. Ехать ему смысла нет. Во-первых, возникнут проблемы с гражданством. Если его квартиру здесь продать, то там все равно равноценное не купит. Деньги уйдут меж пальцев как вода. Плюс климат другой. На новом месте быстрее умрет. – И перечислил как по писанному разницу в ценах на квартиры в Тбилиси и в Минске, будто к этой встрече заранее готовился. В конце резюмировал: – Здесь ему Господь кого-нибудь в помощь пошлет.

Квартира, говоришь, трехкомнатная? Все уладится. А насчет самоубийства – пустословие это. Кто вешается, тот заранее не объявляет. Идите с Богом!

Ивета вышла потрясенная:

– Вот это священник! Жалко, что скоро уезжаю. А то я бы только к нему ходила!

Для истории надо отметить, что слова отца Павла исполнились в точности. Умер отец Иветы, досмотренный другим человеком, в своей квартире, не испытав потрясений на новом месте.

Еще случай подвернулся.

– Я тебе из больницы звоню. У мамы ботулизм. Баклажанами отравилась, врачи не уверены, что выживет. Под капельницей лежит, не видит, не слышит.

Сегодня написала вслепую: «Молебен закажите». Ты займись этим делом. Мне от мамы не отойти...

Отслужил отец Павел заказанный Варварой молебен и очень уверенно заявил:

– Она встанет. Все будет хорошо!

На следующий день после молебна больная встала.

Привела как-то Варвара к батюшке очередную страждущую подругу с семилетним сыном. Кошмарные сны мать замучили. Сумятица какая-то про церковь и сына.

И хотя обычно на сновидения отец Павел плохо реагировал, а тут отнесся серьезно:

– Ничего тут страшного нет. Просто сын твой слуга Божий будет.

Забылась бы и эта мелочь, как вдруг тот самый мальчик через десять пошел учиться в семинарию.

Варвара еще не раз притаскивала своих подруг на «консультации», и все уходили очень довольные. Жизненные рецепты и никаких нравоучений.

Словом, даже у нецерковных подружек реакция была одинаковая:

– Наш человек!

– Как это у него так получается? – допытывалась Варвара у Елены. – Он ведь просто священник, а не старец прозорливый.

– На нем благодать священства, – тихо отвечала Елена. – Потому и берегись осуждать любого священника. Я тебе про свое расскажу. Пришла я к нему как-то на исповедь. А он мне: «Почему ты за меня не молишься? Мне ведь так нужны ваши молитвы!» Я и правда не поминала его, а ведь батюшка очень больной. Одно время по немощи даже сокращал службы. Многим это не нравилось. Потом как-то исправился, но ведь служил из последних сил. Кто не знает, думает: «Вон живот какой наел!» А он диабетик, в легких вода скапливается, да и принимет все близко к сердцу.

Помню, привела крестить сына моей сотрудницы по НИИ. У ребенка было редкое кожное заболевание, он все тело расчесал в кровь. Отец Павел крестил и плакал. Мальчик после крещения исцелился, а отец Павел, говорят, слег. Вот так-то. Благодать Божия, говорят, и через недостойных священников изливается. Хотя это не нам решать, кто достоин, а кто нет. Мы, как в оптической физике говорится, очень малый спектр цветов видим… *** Со временем у Варвары собралась целая коллекция подарков от отца Павла. Причем происходило это примерно так.

Идет Варвара по церковному двору, а в голове – очередная каша из помыслов и всякой ненужной дряни.

Подзывает ее батюшка со своей скамейки и подает иконку:

– На, держи, благословляю!

– Да не надо, – смущается духом противления «по жизни гонимая». – Это ж дорогая икона. Может, кому нужнее.

– Бери, говорю, тебе она точно нужна. – И подаёт ей образок преподобной Марии Египетской, помогающей в духовной брани против блудных помыслов.

Совпадение или батюшка почувствовал смятение Варвары? Вот и мучает Варвару любопытство: как бы побольше узнать о батюшке? Вскоре случай представился. Поехала она с отцом Павлом на его дребезжащем «жигуленке» за гуманитаркой. Нельзя же упускать возможность расспросить батюшку или, как сформулировала для себя Варвара, взять у него интервью.

– Расскажите, пожалуйста, как ваша семья оказалась в Грузии? – спросила она тоном заправского журналиста.

Отец Павел ответил, будто только того и ждал:

– Мой отец был кадровым военным, и его вместе с семьей переводили с места на место… Ахалкалаки, Батуми, где я родился, Тбилиси. В начале войны отца призвали на фронт. Он ушел, успокаивая мать и жену: «Война долго не продлится. Максимум два-три месяца». И погиб, защищая Северный Кавказ.

– А как вы стали священником?

– Наверное, в этом был Промысл Божий. В 1950 году зашел я как-то после школы в церковь святого Александра Невского. Меня кто-то очень сильно обидел. Я стоял у иконы Матери Божией и плакал, – рассказывал отец Павел, оглядываясь на обгонявшие их «жигуленок» машины. – Тогда там служил архимандрит Зиновий, впоследствии ставший митрополитом. Он подошел ко мне и стал расспрашивать… Узнал, что мой отец погиб на фронте, мать сутками работает в больнице. Стал утешать меня по-отечески. Потом поговорил с моей матерью и предложил мне служить в церкви, быть его келейником. И у меня появилось желание поступить в семинарию. Отец Зиновий был против и советовал мне идти в университет. Время тогда было неспокойное, и путь священника был чаще трагическим. У меня и так многие товарищи прошли через тюрьмы, у многих была исковеркана жизнь. И все-таки после десятилетки я поступил в Ставропольскую семинарию. Потом, когда ее закрыли, меня перевели в Одессу. Началась хрущевская оттепель, а с ней новые гонения на верующих.

С четвертого курса меня забрали в военный стройотряд – валить лес на Крайнем Севере. Когда вернулся оттуда, мама меня не узнала. Похудел на сорок килограммов, хотя раньше был пончиком.

Устроился я работать на инструментальный завод в Сабуртало. После лесоповала работа там мне казалась игрушкой. На заводе было правило: если выполняешь план на сто процентов, то тебе полагается двадцать пять процентов премии. Так я им выдал семьсот процентов и тем самым остановил работу на заводе. Премию такого размера мне, конечно, отказались выдать. Я тогда стал говорить рабочим: «Вас обманывают!» Вскоре явились ко мне люди из органов.

В общем, пришлось уйти с завода… Варвара покосилась на «непролетарские» ухоженные руки батюшки, уверенно державшие руль. Лесоповал, инструментальный завод. Кто бы мог подумать?

– В 1973 году патриарх Давид рукоположил меня в священники. До 1985 года я служил в церкви святого Александра Невского… Говорят, там какой-то конфликт был, припомнила Варвара, но не стала углубляться. Конфликты есть везде.

– Потом меня перевели сюда, в церковь Иоанна Богослова. Жена у меня – регент в церкви Александра Невского. Ты, наверное, о детях хочешь спросить?

Старшая дочь – регент церкви в Вологде, младшая – регент церкви в НьюЙорке.

Ну да, все сходится, думала Варвара, вспомная очередного обвинителя:

дескать, в Америку раз в год как к себе домой ездит, а там на каждом углу масоны и сатанисты. Недоброжелателей у отца Павла хватало.

– Отец Павел, – придумала она следующий вопрос, – а каковы, на ваш взгляд, особенности грузинской религиозности и общины в целом?

– Думаю, что это выражается в особой сплоченности прихожан вокруг своего духовника. Понятие «мревли» – «приход» – не проформа, а особенно близкие отношения прихожан друг с другом и с духовником.

– Какие черты грузинского характера играют значимую роль в приверженности ко Христу? – спросила Варвара и сама поразилась: как это она такое умное выдала?

– Я бы назвал горячность веры. Если уж верят, то всей душой. Видишь иной раз, как тот или иной человек припадает к иконе, отойти не хочет. И это не показное благочестие, а характер народа. Люди-то все горячие, любвеобильные.

Между тем Варваре очень хотелось «расколоть» батюшку хотя бы на примере смутившей всех истории с «пришельцами». А история была такая.

В Богословскую церковь нежданно-негаданно явился отец Арчил со своей огромной паствой, слаженным мужским хором и «своими» клиросными в придачу. Точнее, не сам по себе явился, а его сюда перевели. Прибытие «пришельцев» не вызвало духовного подъема у клира. Даже совсем наоборот.

У отца Павла был просто убитый вид. Иные нашли этому простое объяснение: всё дело в деньгах. За требы и так платят по принципу «сколько дашь». Тарифов определенных нет.

Да и много ли могут заплатить люди, если большинство прихожан безработные? Варвара по неуемности своей даже полезла утешать отца Павла:

– Да вы не переживайте, батюшка. Если вас сократят или еще чего, мы к вам на дом будем ходить и заказывать требы.

Но священник только отмахнулся с досадой.

У «русскоязычных овец» была своя головная боль. Они возмущенно поглядывали на «пришельцев». Те хоть и ловили на себе косые взгляды, но вымуштрованно хранили молчание, уткнувшись в молитвословы. Причем стояли они четко по гендерному признаку: мужчины по одну сторону, женщины по другую. По окончании службы так же организованно, без толкотни подходили к кресту. «Дисциплина, как в армии!» – восхитилась Варвара.

Еле отстояв длиннющую, как показалось многим, службу, «свои» стали яростно обсуждать «стихийное бедствие»:

– Все, захватят теперь нашу церковь, и служба на грузинском будет идти!

– А я не понимаю-ю-ю!

– Мы не обязаны!..

– Надо патриарху жаловаться…

– В Москве и Питере есть грузинские церкви, и никто к ним не лезет!

Тут еще Варвара подлила масла в огонь:

– Зря пыхтите! Лучше учите «Мамао чвено» 8! Не растаете. Может, их Господь специально сюда привел – с них пример брать! Они вон какие сплоченные. А вы ходите годами и здороваться друг с другом не умеете!

Читатель может легко себе представить, какие обвинения обрушились тогда на Варвару за ее инакомыслие.

«Свой состав» потом долго бурлил. Собирали какие-то подписи, ходили к патриарху с жалобой, и была большая волокита. В итоге в Тбилиси был направлен отец Роман Лукин служить на русском для «особо невосприимчивых к языкам».

Словом, навели «смиренные овечки» шорох на всю Евразию.

– Каковы типичные искушения для священника в повседневной жизни? – задала Варвара вопрос с подвохом, полагая, что батюшку крайне огорчают нелестные слухи о нем.

– Самое сильное искушение – это исповедь. Столько всего приходится слышать и пропускать через себя, что после исповеди ходишь как пьяный.

Хорошо, если придет на исповедь человек духовно подготовленный. А если нет? Бывает, подходит к аналою женщина, мнется, мучается, а сказать не может.

Много есть такого, о чем, как сказал апостол Павел, «срамно и глаголати».

Мучаюсь и я. Тянешь из нее клещами по слову, а враг внушает исповеднице ложный стыд. И уходит она, бедняга, из церкви удрученной, и у меня на душе тяжесть. И наоборот, как легко бывает на сердце, когда человек, преодолевая себя, вырвет из себя то, что его гнетет.

– А какое у вас самое любимое место в Евангелии?

– Конечно, слова Спасителя: да любите друг друга (Ин 13,34).

А это и Варварино любимое место.

Вдруг батюшка строго взглянул на Варвару:

«Отче наш…» (груз.)

– Ах, да, ты, кажется, хотела спросить про раскол, когда письма писали и обвиняли друг друга? Так вот, нет ничего тяжелее, чем раскол.

*** Отец Павел перешел в вечность в 2010 году. У всех, кто его знал, было одинаковое чувство: какого батюшку мы потеряли!

Время от времени прихожане вспоминают отца Павла, каждый посвоему. Что ж, сколько людей, столько и мнений.

Георгий:

– Отец Павел шутил про себя: «А ну, расступись, море! Щепка плывет!..»

Он дочку мою крестил. Все время шутил со мной. Устав церковный хорошо знал…

Тамара:

– После рождения дочери у меня началось воспаление костного мозга, были невыносимые боли. Умирала, но Господь чудом вернул с того света.

После болезни заново училась ходить. Я очень обрадовалась, когда узнала, что беременна, потому что хотела, чтобы у старшей дочери был в жизни родной человек. Но мне сказали в консультации, что ребенок родится уродом с раком мозга. Я зашла в ближайшую церковь и горько плакала. Подошел ко мне отец Павел и узнав, в чем дело, сказал: «Постоянно читай “Богородицу”, хоть тысячу раз в день». И у меня родился здоровый мальчик. Однажды на исповеди отец Павел мне руки поцеловал, сказал: «За все твои страдания». Может, кто и не поймет такое. Просто он был очень чутким духовником. Всем сердцем сострадал мне тогда. Всегда его поминаю.

Лена, певчая:

– Батюшка с чувством юмора был. Я ему говорю как-то: «Вас женщина ждет!» В смысле, насчет панихиды. А он мне: «Я уже женат». С ним всякое было… – И понизила голос до шепота: – Его как-то другой священник душить стал, а потом на коленях у отца Павла прощения просил.

Надежда:

– Помните, как отец Павел выходил во время службы и в полный голос начинал не читать, а именно петь «Верую», заставляя нас всех подхватывать.

Какое было незабываемое чувство! Благодатный был батюшка. Многие смущались о нем: слишком легкие епитимьи дает. А в этом была своя мудрость.

Сейчас время такое: даже малого иногда понести не можем.

Встретила Варвара как-то на улице одну знакомую.

– Что-то вас давно не видно?

– Отец Павел умер. Я только из-за него и ходила. Он в свое время мне помог семью сохранить. Меня мой муж буквально из дома выкидывал.

Молитвами отца Павла все управилось. Где такого второго найти?

Варвара ее поняла. Как не понять? Ей самой «просто священник»

предсказал сына, и она назвала его в честь батюшки Павлом. Потому и кажется ей иногда: вот-вот откроется боковая дверь в алтаре и выйдет оттуда необъятный отец Павел к очереди исповедающихся. Причем все ждущие знают:

да, он не святой, со своими слабостями. Но это и к лучшему. Ему легче немощных людей понять, а им – исповедоваться.

Что ж до слухов разных, то это дело житейское. Чем человек интересней и ярче, тем их больше. Так что – пусть говорят!

Про отца Вячеслава Восьмого ноября 1994 года был ливень со снегом. Большинству тбилисцев этот день запомнился еще и тихой паникой – ночью отключили газ.

Наступал долгий ледниковый период. Тогда только об этом все и говорили.

Для Елены этот день остался в памяти еще одним грустным событием.

Ночью парализовало ее мать. Так началось для Елены ее многолетнее вынужденное «сидение» на безлюдной горе, без света и воды, с больными родителями и козами как основой натурального хозяйства.

– Только ты сможешь привести священника и врача, – говорила измученная бессонной ночью Елена приунывшей Варваре. – Кроме тебя, никто не знает дороги на эту верхотуру. Вот, держи записку для отца Игоря. Я буду молиться, чтоб у тебя все получилось… Когда к машине врача вышел отец Вячеслав в рясе, с крестом и служебником, это было полной неожиданностью для Варвары, поскольку с просьбой о совершении таинства она обратилась к более молодому священнику.

Потом, правда, выяснилась причина такой замены. «Когда речь зашла о том, кому ехать, один стал ссылаться на недомогание, другой на головную боль, а я оказался самый здоровый», – улыбаясь, объяснил отец Вячеслав на обратном пути («самому здоровому» тогда было не менее шестидесяти пяти лет, и под внешним спокойствием он успешно скрывал мучившие его сердечные и желудочные боли).

Начался дождь. Выехав из города, машина затормозила перед грунтовой дорогой – грязевым месивом из глины и камней.

Отец Вячеслав не стал спорить и пошел вперед под дождем, прижимая одной рукой к груди крест со служебником, а другой – придерживая края рясы.

Только спросил у Варвары:

– Далеко ли идти?

– Отсюда третья гора. Вон ее вершина в тумане, – замявшись, ответила Варвара.

Конечно, ей-то хорошо: у нее и сапоги, и плащ-палатка есть. Ливень ей не страшен. А этому человеку каково?

Отец Вячеслав от Варвариного дождевика отказался и пошел по дороге, утопая по колено в грязи.

Каково это – шагать полтора часа рядом и смотреть, как у человека, идущего вместе с тобой, легкие туфли вязнут в глинистой жиже, а ряса медленно темнеет, впитывая в себя дождевые струи?

– Может, я сбегаю туда и назад, вам сапоги и ватник принесу? – порывисто спросила Варвара.

Отец Вячеслав отмахнулся.:

– Не надо никуда бегать. Идем, если не устала.

Через час, даже не передохнув от резкого подъема, он уже читал молитву перед причастием. Затем, отмахнувшись от предложенных денег, пошел вниз.

Пока ехали назад, отец Вячеслав всю дорогу поучительно рассказывал Варваре и врачу-водителю о мудрости царя Соломона, о верности молитвенному правилу. (Сам он, не будучи монахом, ни на минуту не расставался с потертыми четками.) …А у парализованной причастницы после приобщения Святых Таин началось постепенное восстановление речи и двигательных функций.

Через год отец Вячеслав снова поднялся к Елене на гору причастить болящую. Погода в этот день была солнечная, торопиться было некуда. Отец

Вячеслав задержался ненадолго и рассказал такую историю:

– Я был тогда чтецом и работал на 31-ом заводе радиосборщиком. Стали меня на работе слегка прижимать из-за пропусков во время церковных праздников. Тогда передо мной возник вопрос: как жить дальше? Остаться на заводе или посвятить себя Церкви?

И как бы в ответ на это настоятель предложил рукоположить меня в священники. Я колебался. Был у меня в то время друг, которого я считал очень близким и вел с ним разговоры на духовные темы. Как-то он поделился со мной тем, что тайно был посвящен в дьяконы.

Потом позвали меня к Патриарху Ефрему, чтобы решить вопрос о моем священстве. Я стал предлагать вместо себя моего друга, как более достойного.

Патриарх ответил: «Пока я жив, на него рук не возложу». Сначала мне была непонятна причина отказа, а потом все выяснилось.

Спустя какое-то время вызывают меня на заводе в партком и показывают донос, в котором написано, будто я рассказывал о военных тайнах завода. А за всем этим подпись… моего друга-дьякона.

Что со мной стало, я и описать не могу. Был бы кто другой, мне бы не было так больно.

Парторг и говорит мне:

– Тебе за это светит пять лет, но мы не дадим делу ход. Ведь ты у нас столько лет отлично работаешь. Ты лучше подумай, стит от нас уходить или нет… В общем, по милости Божией, все обошлось. Но дело не в этом. Я чувствовал огромное смущение из-за того, что произошло. В голове не укладывалось это предательство. Как же, думаю, в церковь ходить, когда там такие люди? И решил для себя, что ноги моей там больше не будет. А внутренний голос как-бы говорит: «Сходи сегодня в последний раз, а дальше уж ходить не будешь».

Пришел я в Александро-Невский собор на службу, а там тогда отец Андроник был, известный своей прозорливостью и мудростью. Подошел я к нему, не выдержал и сказал о том, что меня мучило.

А он только воздел руки к распятию и воскликнул:

– Прости нас, Господи, ведь ради меня грешного, ради него, – кивнул в мою сторону, – Ты пролил свою Пречистую кровь.

У меня с глаз как будто какая пелена спала. Сразу стало необыкновенно легко. И ни малейшей обиды на моего друга.

Потом, во время вечерни, друг подошел ко мне и говорит: «Ты меня, брат, прости!» И рассказал, что его толкнуло на донос, почему он хотел вместо меня священником стать. «У тебя, – говорит, – в руках специальность, а у меня ничего. Чем мне семью кормить?» Ну простил я его, конечно. Вскоре меня в священники рукоположили, а потом и моего друга тоже.

Все это я потому вам рассказываю, чтобы вас ничто не могло оттолкнуть от Церкви. Что бы ни увидели, не смущайтесь, продолжайте ходить, потому что там благодать, – закончил отец Вячеслав и взглянул на Варвару.

Варвара, не выдержав его взгляда, отвела глаза. Как раз на днях она с пеной у рта твердила Елене, что нет ей смысла ходить в церковь, ведь ничего в ней самой духовно от этого не меняется и в церкви не нашла она того, что искала – сплоченного братства верующих. Елена, как всегда, возражала и цитировала святых отцов.

Потом еще был один случай. Как-то Варвара стояла в очереди исповедающихся, поджидала священника, чтобы передать записку на сорокоуст. Отец Вячеслав как раз исповедовал. Стоящая у аналоя женщина чтото тихо говорила ему.

Неожиданно до Варвары долетели слова:

– А еще, батюшка, так устаю, что вечернее правило лежа читаю.

Позволяю себе маленький комфорт… «Мы с Тамарой ходим парой, – усмехнулась Варвара про себя. – Она еще молодец, хоть лежа читает, а я...»

Отец Вячеслав окинул взглядом очередь исповедников, чуть задержался на Варваре (а может, это только показалось себялюбице) и сказал громко:

– Вы, наверное, в Царство Небесное на такси хотите доехать? А там в ворота постучите и скажете: «Открывай, Господи, я приехала!» Запомните, комфортно спастись невозможно. Понуждайте себя читать правило стоя, ну, в крайнем случае, сидя. Лежа парализованные читают.

И накрыл исповедницу епитрахилью...

Но все-таки Варвара никак от сомнений избавиться не могла.

Нерешенных проблем – выше головы. И все они – мирового порядка, никак не меньше.

Как-то на горе, после очередного Причастия, когда отец Вячеслав уже снимал поручи, а Елена вышла за молоком, Варвара, улучив момент, подошла к батюшке и выпалила свой риторический вопрос-обличение:

– Отец Вячеслав! Что же творится такое?! Куда катится Церковь?! В ней совсем нет любви, одно разобщение. Надо принимать какие-то срочные меры!

Батюшка нисколько не смутился, только попросил уточнить, какие конкретно у Варвары претензии к Православию в целом.

Та зачастила, нервничая и слегка заикаясь:

– Во-первых, ну, это, как его... нет адресной базы прихожан. Никто никому не нужен. Тут контроль надо ввести, чтобы люди строго сдавали десять процентов от заработка в общую кассу, а из этих денег помогать, кому надо, у кого есть проблемы. Вот у баптистов, например...

В ответ лаконично и емко прозвучало:

– Я не баптист и не протестант, чтобы бегать, составлять какие-то списки, агитировать. Нашей Церковью Сам Господь управляет. Кого надо, Сам и приводит. Вот скажи, – он обратился к вошедшей с пластмассовой бутылкой молока Елене, – разве кто-то специально звал тебя в Церковь, назначал время, приемный день?

Елена покачала головой. Варвара задумалась. Действительно, никто ей пригласительный билет, как на «елку» в детстве, не вручал. Все произошло само собой, без ознакомительных брошюр, которые так любят впихивать на улице иеговисты.

И отец Вячеслав удовлетворенно поставил точку на ее «правокачаниях»:

– Ты уж поверь мне, я разговаривал с разными людьми, которые во главе стоят. Наша Церковь никуда не катится, а идет куда надо.

Он уже взялся было за ручку двери, но остановился – благословить Елену, подошедшую со сложенными руками, и мягко сказал ей:

– Ты не скорби, что Господь тебя здесь, в этой глуши, запер, что работы невпроворот и что руки свои инженерные ты в крестьянские превратила. Все это необходимо для спасения души. А вместе с тобой и вот она, – он кивнул на Варвару, не подошедшую под благословение, а стоявшую в сторонке, – тоже спасается. И кто знает, от каких грехов себя уберегает...

Потом попрощался и вышел из храма.

Елена со слезами перекрестилась на бумажный образ Спаса Нерукотворного.

– Господи, продли жизнь отцу Вячеславу ради нас, грешных!

Варвара не поняла и спросила:

– Ты о чем? Он же в прекрасной форме, вон, улыбается, прямо светится весь.

– У него рак желудка, – тихо ответила Елена, занятая своими мыслями. – Это все знают.

– Как же он служит?

– Как видишь, никому не отказывает. Каждый шаг ему с трудом дается.

Просто виду не показывает. А ты еще полезла к нему со своими бреднями...

Варваре посчастливилось видеть отца Варсонофия за неделю до его отхода ко Господу.

– Не могли бы вы рассказать поподробней про вашу жизнь, – робко заикнулась Варвара.

– А что про нее рассказывать? Тридцать лет отдал крестьянскому труду, столько же заводу. Все как у всех.

О священстве и монашестве он, по своему смирению, даже не упомянул.

Прощаясь, отец Варсонофий протянул своей посетительнице иконку

Божией Матери «Всецарица» со словами:

– Ты по ночам ходишь. Пусть Матерь Божия тебя хранит.

Варвара потом долго недоумевала, откуда батюшка узнал про ее ночные круизы.

*** Теперь Варваре очень хотелось узнать поподробней о жизни отца Вячеслава, но как? Все окружающие знали о нем лишь отрывочно, каждый – только свой эпизод. И вот в 2013 году ей «случайно» передали только что вышедшую книгу Екатерины Елтышевой «Мои воспоминания». И в ней оказалась глава про отца

Вячеслава. Хочется привести ее в сокращении:

«...Трудно решался вопрос о его рукоположении, ведь он много лет работал на секретном заводе, но схиархимандрит Андроник его всячески утешал, правда, не все слова его были понятны: “8, 7, 7, 7...”. О чем речь, стало ясно позже. Отец Вячеслав родился 8 марта 1929 года, рукоположен во священники митрополитом Зиновием 7 июля 1977-го, и 7 июля 1998-го отошел ко Господу...

Как-то, когда отец Вячеслав служил в храме святой великомученицы Варвары, к нему насильно привели парня, который хотел покончить жизнь самоубийством.

“Оставьте его”, – обратился он к держащим. Потом сказал: “Только перед тем, как ты уйдешь и сделаешь задуманное, давай вместе положим несколько поклонов, ведь это не трудно тебе, молодому парню. А вы, ребята можете идти, не трогайте его и не мешайте ему сделать задуманное”. Отец Вячеслав взял его за руку и пошел с ним к алтарю. “Давай, вот так же, сколько я – столько и ты, повторяй”, – сказал он, и, благословив его, начал класть земные поклоны.

Вскоре все сбились со счета. Парень изнемог и просил батюшку, чтобы тот остановился. Но отец Вячеслав все продолжал делать метания. Парень этот остался в церкви и стал прислуживать в алтаре...

Однажды отца Вячеслава попросили причастить умирающую женщину в Загесе. Приехал за ним грузин на “запорожце” со знаком, что машина принадлежит инвалиду. Привез его в большой и красивый дом, но внутри было все предельно просто. Отец Вячеслав исповедовал и причастил русскую женщину, которая готовилась предстать перед Господом. По дороге обратно водитель спросил: “Что такое грех?” Батюшка собрался ему ответить, но тот попросил выслушать его историю. В одной из богатых грузинских семей родился мальчик-калека. Врачи хотели его усыпить, говоря, что он не сможет жить. Рядом с этой семьей жила русская женщина с шестью детьми и она, узнав об этом, попросила отдать калеку ей. Так этот мальчик оказался в семье седьмым ребенком. Его родители по крови, чтобы не видеть, как будет жить их сын, отдали свой большой дом его новой матери, а сами уехали в район.

Мальчик долгое время ходил на костылях, потом окончил школу и институт, стал педагогом. Однажды он пошел к зубному врачу удалять зуб. Как только ему сделали укол, он увидел себя сидящим в кресле и вокруг него бегающих врачей и сестер, которые повторяли: “Умер, умер...”. “Я им говорю, – рассказывал он, – что я здесь, что я не умер, а они меня не слышат и не видят”.

Потом, пролетев в каком-то коридоре, типа широкой трубы, он оказался на необычайно красивой поляне; впереди он увидел ограду с воротами. Врата немного приоткрылись, из этого проема показалась необычайно красивых очертаний рука, и он услышал голос: “Ему здесь не место, он – грешный”, – и врата вновь закрылись. В то же мгновение он оказался в подвальном помещении, где лежало его тело.

“Войди”. И он очнулся в своем теле к ужасу тех, кто там находился. Как показал лабораторный анализ, в ампуле, из которой был набран обезболивающий препарат, оказался сильный яд, после которого наступает мгновенная смерть.

“Так почему же меня Господь не впустил во врата Рая?” – спросил этот парень.

Он все рассказал о себе, что живет честно, урожай с сада раздает соседям, не пьет, не курит, досматривает свою приемную мать, так как остальные его братья и сестры разъехались, – так почему же он грешный?

Батюшка спросил его о личной жизни. Тот рассказал, что жениться на подобной ему калеке он отказался и все эти годы тайно встречается у себя дома с одной женщиной. “Вот этот-то грех блуда был одним из главных и закрыл пред тобой дорогу в Рай”, – сказал ему отец Вячеслав. – Господь по Своей милости, за твои добродетели, не дал душе погибнуть и вернул тебя на землю, чтобы ты, покаявшись, прожил оставшуюся жизнь в благочестии”. Отец Вячеслав посоветовал ему или жить в чистоте одному, или жениться и обвенчаться.

Прошло время, этот мужчина похоронил свою мать, отец Вячеслав обвенчал его с женщиной-калекой. Во время венчания этот человек сидел на стуле, так как долго стоять он не мог.

Как-то один мужчина спросил отца Вячеслава: “Зачем мне читать Псалтирь, если я все равно ничего не понимаю?” – “Главное – что бесы понимают то, что ты читаешь, и бегут от тебя и тех, кого ты поминаешь на Псалтири. Вот если тебе врач выпишет рецепт на лекарство, в состав которого входит несколько компонентов, а рецепт написан на латинском языке – ты ведь не понимаешь, что там написано и что оно значит, но знаешь, что это лекарство поможет тебе от той болезни, на которую ты жаловался врачу. Так и при чтении Псалтири: душа очищается, и ты получаешь облегчение или исцеление от своих душевных недугов”.

Был случай на 31-ом заводе, где в свое время работал отец Вячеслав. В те годы раздавали на предприятиях участки земли, по 6 соток на семью. Одному из рабочих досталось место рядом с разрушенным храмом святой великомученицы Варвары. Хотя от храма осталась лишь небольшая часть престола, на это место каждый год 17-го декабря на Барбароба приходили люди, чтобы поблагодарить святую Варвару и попросить ее помощи. Так вот этот “хозяйственный” сосед решил присоединить этот участок земли к своему. Его народ предостерегал, что это вызовет гнев Божий, но он все же пригнал трактор, разровнял это место и засадил его клубникой. Клубника удалась необыкновенная, крупная, красивая.

Когда начались испытания нового самолета, была собрана команда испытателей, в которую вошел и этот человек. Перед полетом всем выдали спирта для смелости: никто не знал, как пройдет испытание машины. Все выпили из одной посуды. Самолет поднялся в воздух. И вдруг, на глазах у всей команды, этому человеку стало плохо, у него разверзлась брюшная полость и все внутренности стали выпадать наружу. В течение короткого времени он в тяжелейших муках скончался. Этот случай батюшка Вячеслав рассказывал в назидание, говоря о том, как опасно относиться без страха Божия к святыням.

Так как погибший яро доказывал, что Бога нет и все это – просто камни...

Говоря о том, как страшен грех осуждения, отец Вячеслав рассказывал такой случай. Одна старенькая бабушка, придя к нему на исповедь, стала жаловаться, что, будучи девственницей, борима блудной страстью, с которой справиться нет сил. Батюшка спросил ее, не осуждала ли она кого-нибудь за блуд? “А как же, мою соседку, у которой двери не успевают за ухажерами закрываться, осуждала”, – покаялась она. Батюшка посоветовал ей искренне покаяться, попросить у соседки прощения, усиленно молиться за нее. Через некоторое время старушка появилась снова, благодарила батюшку, что он ей помог избавиться от вражьей напасти...

С отекшими, как столбы, ногами он приезжал на службу каждый день на автобусе, который ехал более часа от его дома, машины у него никогда не было.

Много месяцев он почти ничего не ел, кроме пыльцы, разведенной в воде. Когда боли мучили его, он вставал у окна, впивался пальцами рук в решетку так, что пальцы синели и, закусив губу, молился. Отказывался принимать морфий.

Когда его посетил Патриарх Илья II и спросил, почему он не принимает обезболивающих, отец Вячеслав ответил, что когда к нему приходили люди со своими болями и скорбями, он всегда призывал их к терпению, говоря, что это их крест и нужно терпеть все, что пошлет Бог. Поэтому и он должен терпеть то, что Господь ему послал, не заглушая этих болей и не ослабляя молитвенной бдительности. Единственное, на что он, по послушанию, согласился – это на капельницу с витаминами, которую благословил поставить Патриарх.

После его кончины мне попалась фотография, где его гроб стоит в центре храма и от гроба до потолка – огромный луч света, хотя источника света там нет...»

Случай на похоронах 5 мая 1998 года у Елены умерла мать. Именно из-за нее четыре года назад Елене пришлось переселиться на дачу из городской квартиры, осваивать профессию сиделки при инсультнице и при этом постигать премудрости козоводства. И все это на фоне дровяной печки и керосиновой лампы, заправленной соляркой (уж вы поверьте на слово: чаду больше, чем света).

Во время похорон Варвара взяла на себя самое необременительное - роль «помогая», а Элисо предпочла самую ответственную часть - готовить еду для поминок.

Отпевать новопреставленную Раису пришел отец Антоний, известный всем своей строгостью и принципиальностью. Варвара вдосталь наслушалась о нем всяких историй и давно для себя решила, что ни за что не пойдет к нему на исповедь. А потому держалась от него как можно дальше.

Присутствующих было человек пятнадцать. В основном все свои, из церкви, и несколько соседей по даче.

Отпевание уже началось, когда в небольшую комнату ввалился двухметровый Гигла - непросыхающий алкоголик и местная достопримечательность в одном лице.

Варвара и раньше не раз сталкивалась с ним по пути на гору.

Брезгливо думала каждый раз: «У-у, гоблин!», уворачиваясь от его пьяных объятий и заезженной слезливой пластинки:

Послушай меня, сестра. Я мерзость, по земле только зря ползаю. Э-э, стой, куда? Послушай, что еще скажу… Нечто подобное он начинал рассказывать каждому встречномупоперечному, если хоть на минуту удавалось завладеть чьим-то вниманием. Тем более, что Мухианская гора - не проспект Руставели, так просто от пьяных не скроешься. Вот и приходилось выслушивать известный текст по сотому кругу.

И вот сейчас этот Гигла, задевая стоящих со свечами и шатаясь, подошел ко гробу и положил на него какой-то чахлый лиловый цветок.

«С чужого огорода, наверное, сорвал», - дедуктировала машинально Варвара, морщась от распространяемого Гиглой амбре.

Все окружающие со страхом глядели на его нетвердые движения вокруг гроба и тоже напряглись в ожидании конфуза. Один лишь отец Антоний, казалось, ничего не замечал, читая главу из Деяний апостольских.

Гигла упал всей тушей на стул и замотал лохматой головой, как агонизирующий динозавр, издавая какие-то горловые звуки.

Отец Антоний, закончив обряд, обратился ко всем присутствующим с неожиданным предположением:

Вы, наверное, осудили сейчас этого человека за его отталкивающий вид и неприятные манеры?

Кто кивнул, а кто просто промолчал.

А как его зовут?

Гигла, - вылезла вперед Варвара со своей осведомленностью.

Вы заметили, - продолжал священник, - он сидел, а потом встал, когда я начал читать Евангелие. Разве его кто-то из вас предупредил?

Нет, - послышались несмелые ответы.

Гигла хороший человек, - последовал вывод. - Господь сказал ему в сердце: «Встань!». Ведь Евангелие нужно слушать стоя. И он встал, хотя явно не знал никаких церковных правил. Это ведь не каждому дано - слышать сердцем слова Господа.

Все удивленно переглянулись. Такое никому не пришло в голову.

А Варвара задумалась: может, стоит поближе познакомиться с отцом Антонием? Не такой уж он и страшный. Может, как раз у него-то и нужно ей исповедоваться?

Про архимандрита Филарета Когда Варвара пришла в церковь в девяносто четвертом году, больше всех ей понравился отец Филарет. Улыбчивый, добродушный и веселый. Стала приглядываться к нему, стараясь усмотреть что-нибудь сверхъестественное, то Архимандрит Филарет (Борис Анисимович Кудинов) родился в 1927 году в селе Перевоз Ржаксинского района Тамбовской области.

самое, о чем все остальные прихожане говорили с придыханием, возводя глаза к потолку.

Одна служба, другая, третья – вроде ничего особенного. Мертвых не воскрешает и больных взмахом руки не исцеляет. Но сразу заметно: стит человеку с улицы зайти в церковь, его как магнитом тянет к отцу Филарету. И каждого он выслушивает, не прерывая, и на часы не смотрит, да у него и часов что-то не видно. И вот странность – всех своих знает по имени. А этих «своих», по самым малым подсчетам, набегает довольно приличное число. Да еще и во время молебнов, помимо записок, если случайно взгляд упадет на кого-то из знакомых, тут же начинает перечислять всех его близких. Та же картина во время панихид повторяется. Технические мозги Варвары и этому нашли обыденное объяснение. Память у человека феноменальная, вот и весь фокус.

Ну а какой он в простом общении! На бумаге не передашь, как умилительно отец Филарет поет на грузинском с русским акцентом: «Пресвятая Богородица, спаси нас!» Или какое у него сияющее выражение лица, когда дает малышам приложиться к кресту, говоря: «Акоце» – «Поцелуй».

Как-то Варвара обратилась к нему с вопросом.

– Отец Филарет, одна моя знакомая очень унывает. Что делать?

– Пусть почаще повторяет «Христос воскресе!» У нас есть великая радость. Мы не имеем права унывать...

О благословениях стоит сказать особо. Отца Филарета после службы осаждает толпа желающих получить благословение. Кому в дорогу, кому ребенка в школу, кому сложную житейскую ситуацию разрешить...

Через какое-то время пришли вслед за Варварой в церковь ее подруги Катя и Дина. Хоть и младше Варвары, но тоже с норовом: «Вот к отцу Филарету на исповедь пойду, а к тому сердитому батюшке – ни в коем случае».

Сначала интерес к нему был потребительский. В первую очередь девушек интересовало, что он скажет насчет замужества.

Но на вопросы о будущем отец Филарет не отвечал и сердился, когда ему приписывали особые, сверхъестественные способности:

– Откуда вы такое берете? Одни греховные у меня способности, и больше нет ничего.

Тем не менее через какое-то время отец Филарет уже знал во всех подробностях жизнь Дины и Кати, а Дина в свою очередь наблюдала за батюшкой, рассказывая потом:

– Ой, я что видела! Что видела! Сегодня одна женщина накинулась на отца Филарета и – бах! – ему пощечину залепила.

– А он что?

– Стал утешать ее: «Ничего, – говорит, – со всяким бывает». Так она потом на коленях у отца Филарета прощение просила.

На смену первым восторгам пришли уныние, слезы на исповеди и попытки отца Филарета удержать Дину в церкви:

– Я плакала, рассказывала отцу Филарету, как я устала от этой жизни. Я же с пятнадцати лет на улице! Не знаю, как жить, за что схватиться. Бегаю, косметику перепродаю, чтоб лишние две копейки заработать. А кому оно нужно, это турецкое барахло? Не знаешь, как наврать, чтоб всучить. А дома еще дядя пьяница концерты выдает. Вчера все окна побил. Ветер свистит, как на улице. Где я новые стекла теперь нарисую? А батюшка слушал меня, успокаивал и своей рясой мои слезы вытирал...

–У тебя что - платка не было?

– Посеяла я его где-то.

Несмотря на старания отца Филарета, Дина все же отошла от церкви, сказав с досадой:

– Молюсь, молюсь, а толку? Ничего в моей жизни не меняется. И бабки в церкви какие-то противные, только замечания могут делать… Долго еще отец Филарет ходил к Дине на рабочее место – в ларек на базаре, где она работала продавщицей ширпотреба.

– Приходит, стучит в форточку, улыбается: «Как ты тут, моя хорошая?»

Потом зайдёт, сядет, о матери и о работе расспрашивает. Я ему еще записки с грехами писала, чтобы он потом разрешительную молитву прочел. О, что было, когда отец Филарет приходил! Наши торговки от зависти ахали: вот Дине какая честь – священник сам к ней ходит!

Не обошлось и без искушений. В ларек к Дине стали заглядывать иеговистки и навязывать ей книжки. Она и оставила себе почитать одну книгу потолще, а отец Филарет тут же реквизировал ее.

Дина потом Варваре плакалась:

– Я думала, он почитать хочет, ну и дала. А он ее в печке спалил. Стала объяснять, мол, книга-то чужая, и эта иеговистка меня трясет: «Верни!» А отец Филарет отвечает: «Так и передай ей, я эту гадость сжег и очень рад. Знаешь, как хорошо горела!»

Отцу Филарету было в ту пору семьдесят с лишним лет. И как он находил силы ходить на базар к Дине после долгих исповедей и служб?

В церкви говорили, что отец Филарет за веру Христову прошел через пытки и лагеря. Варваре очень хотелось записать его воспоминания о былом, и однажды представился случай. Отец Филарет отдыхал, стоя у калитки, и они разговорились.

– Батюшка, -–осмелилась сказать Варвара, – расскажите о себе. Есть ли кто-нибудь, кто знает о Вашей жизни в подробностях?

– Никто не знает. Только Бог.

И полились воспоминания:

– Я когда учился в 7-8 классе, все бегал по деревне, духовные книжки искал. Сказали мне как-то, что в соседней деревне, в трех километрах от нашей, есть верующие, я и побежал туда. В общем, нашел я этого человека, стал просить книжки почитать. А в этой семье жила монашка одна. Ну и стал я туда бегать, а она мне – рассказывать. Потом об этом узнали и в школу сообщили.

Милиция приходила выяснять, хожу я к ним или нет. Те, понятное дело, сказали, что не хожу. На обложке одной из книг, которые я читал, был список дополнительной литературы и среди них «Добротолюбие» с наставлениями святого Феодора Студита для монашествующих. Очень мне захотелось эту книгу прочитать.

В 1944 году, когда мне было семнадцать лет, меня призвали в армию. Год воевал в зенитных войсках. Потом сверхсрочную служил, потому что фронтовиков домой отпустили, а нас оставили. Война кончилась, и в 1946 году меня перевели в хозвзвод. Сутки работаешь, сутки отдыхаешь. Стал я в церковь потихоньку ходить, когда время было. Никто об этом не знал. Увидел я в церкви одну старушку-монахиню и прямиком к ней.

– Матушка, – говорю, – у вас есть «Добротолюбие»?

– Есть, – говорит, – а тебе зачем?

– А войны не боишься? – спрашивает.

«Какой войны?» – думаю. Я тогда про духовную брань еще ничего не знал.

Прошел год. Эта матушка, убедившись, что я постоянно бываю в церкви, подошла ко мне и сама дала «Добротолюбие», четвертый том.

Потом познакомился я с верующими из Тамбова, стал к ним заходить.

Потихоньку стал духовные книги покупать на те деньги, что нам, как солдатам, платили. Одалживал и покупал, потом отдавал. «Добртолюбие» стоило 70 рублей, а нам в месяц давали 30. Книги, которые покупал, прятал у этих эвакуированных.

А тем временем к нам в хозвзвод прибыл лейтенант, тихий такой, скромный, на других не похожий. Мы сблизились, и я его несколько раз в церковь водил. В 48-м меня внезапно арестовали. Сперва от всех дел отстранили. Я и не понял почему. Потом командир намекнул: «Ты вступи в комсомол, тогда тебе ничего не будет». Я отказался – зачем мне это надо? «Ну, как знаешь», – говорит. А до этого еще вот что было. Книги свои духовные, их уже полмешка набралось, я у себя в помещении спрятал. Но кто-то увидел и донес. Книги отобрали. Вскоре вызвали меня в штаб, и давай обыскивать. Два часа терзали.

– А что делали, били?

– Всякое было. Я под конец не выдержал и говорю: «Что вы меня, как

Иисуса Христа евреи, распинаете?» Один подскочил от этих слов и кричит:

«Подписывай, что сказал!» – «Ой, – говорю, – давно бы так!» – и подписал, потому что мне хотелось, совсем как в житиях святых, за Христа пострадать.

Потом, конечно, суд, приговор: «За антисоветскую пропаганду, восхваление религиозного культа и клевету на советскую действительность – десять лет ИТЛ и три года поражения в правах». А лейтенант тот, кого я в церковь водил, на суде свидетелем был. Дали мне последнее слово. Я попросил книги мои сохранить, но не вышло. Когда конечное решение объявили, я обрадовался, а чему – и сам не знал.

Потом отправили меня в камеру к уголовникам. Я и не знал, что на свете такие люди живут.

– Какие «такие»?

– Звероподобные. И сперва я даже пайку тюремную не мог есть, когда видел, что они делали.

– Они у вас еду отбирали?

– Они меня не трогали. Просто от того, что я видел, очень плохо мне было. Потом меня в другую камеру перевели, где обыкновенные люди сидели.

Успокоился и начал есть.

Вначале очень я скорбел. Как это так, думал, к Богу тянулся и вдруг в тюрьму попал? Очень меня в это время схиигуменья Олимпиада 10[ в письмах утешала, как мать сына. «А ты что, в рай хотел с комфортом попасть? Так, чтоб и здесь не упустить, и там не потерять?» – писала она. Еще писала она что-то вроде: «За житие с разбойниками ждет тебя житие с ангелами». Царство ей Небесное. Она сама в свое время в Архангельском крае отбывала тюремный срок в двадцатых годах. Вот и подбадривала. И, наверное, молилась за меня.

Мне потом легче стало. Еще писала мне, что все в свое время сбудется. Так и получилось. Все мне Господь даровал, к чему меня тянуло, и монастырь, и семинарию...

Затем отправили меня этапом в Ижму, Коми АССР, потом в Печоры перевели. Затем в Нарьян-Мар. Это еще севернее. Там тридцать процентов кислорода в воздухе не хватает. Стали на работы с собаками водить... В лагере были разные люди, иногда попадались верующие. Один из них всячески протестовал против работы. Говорил, что нельзя работать на эту власть. Я размышлял над его словами, может он прав и мне надо отказаться от работы. А схиигуменья Олимпиада мне на это ответила так: «Все честные люди трудятся.

Это только одна шпана не работает». Только в большие праздники я от работы отказывался.

Вызывает меня начальник.

– Почему, Кудинов, не работаешь?

Схиигумения Олимпиада, настоятельница Свято-Троицкого Александро-Невского монастыря в селе Акатово под Москвой. Архимандрит Филарет познакомился с ней в детстве в родном селе на Тамбовщине, где в эвакуации жили некоторые из бывших насельниц монастыря

– Сегодня, – говорю, – Рождество. Не могу работать.

А он мне тихо:

– Мы же тоже христиане.

Видно, у него что-то внутри было. Конечно, за отказ от работы в карцер сажали.

А начальник этот ко мне неплохо относился. Идет как-то с обходом, а я на нарах письмо от матушки Олимпиады перечитываю.

Он подошел:

– Что читаешь?

Я ему подал письмо. Он посмотрел молча, вернул мне его и вышел. А както на Пасху он мне на мои деньги муки, масла и сахара выписал, и я себе на Пасху блины пек.

Потом в 1953 году Сталин умер, и Маленков сразу в конце марта амнистию ворам объявил. А наша статья осталась. Но намного легче стало. В еду нам мясо стали давать, на работу уже без собак водили. И жили мы уже не в зоне, а около нее. Кто школу не кончил, учителя стали приходить заниматься. И я тоже стал учиться, меня же после 9-го класса в армию взяли.

В 53-м, когда две трети моего срока прошло, меня отпустили.

– Куда поедете? – спрашивают.

Я отвечаю:

– В Загорск.

Они не сообразили, что в Лавру, так и написали в пропуске. Приехал я в Загорск.

Иду в тюремном ватнике с самодельным чемоданчиком, милиционер меня останавливает:

– Ты куда? – и в пикет повел.

Стали документы проверять, думали, я убежал.

Просмотрели, начальник стал кричать:

– Его за это же посадили, а он опять за старое! Чтоб в двадцать четыре часа уехал отсюда!

В общем, отправили меня в деревню, а там участковый посмотрел документы и говорит:

– Ты где родился?

– В Ленинграде, – отвечаю.

– Ну и езжай туда, – говорит.

– Так я же не имею права жить в больших городах.

– Семьдесят два часа имеешь право там находиться.

Поехал я в Ленинград. Приезжаю к сестре в коммуналку, а она увидела меня, да как закричит: «Брат с тюрьмы приехал!» Все соседи высыпали посмотреть... Пожил я у нее, одежду с ее помощью купил нормальную, чтоб милиция не останавливала, и стал думать, что мне делать дальше.

Через месяц вызывает меня председатель райисполкома и говорит мне, чтоб я ехал жить в деревню, в колхоз. А я колхоза больше тюрьмы боялся.

Знаете, почему? В тюрьме я был верующий, и никто меня не трогал. А в колхозе собрания и все такое.

Пошел я к тете посоветоваться, что мне делать дальше. Она подумала и говорит: «Езжай в Семеновку к болящей Марии».

Болящая Мария11[ была слепая и лежачая с детства. Родственники от нее отказались и только роптали, что, дескать, живет и не умирает. А она людям помогала. Нет пророка в отечестве своем...

Однажды в соседней деревне кому-то приснился сон: идите, мол, к болящей Марии, и она вам поможет. После этого стали к ней люди ходить за

Монахиня Мария (Матвеева, 1904-1969), родилась в селе Семеновское Тамбовской области.

Ослепла в пятилетнем возрасте, в возрасте десяти лет у нее случился паралич ног. Матушка Мария посоветовала отцу Филарету ехать в Глинскую пустынь и предрекла, что он будет священником.

советами. Сама она жила в жутких условиях. Рассказывала мне, что в избе такой холод стоял, что святая вода на полке, и та замерзла.

– А кто за ней смотрел все это время?

– Ребятишки сестры.

– А это не блаженная Матрона?

– Нет, это совсем другой человек, хотя и жили в одно время. Так вот, когда о ней люди узнали, стали приезжать, еду привозить и дежурить там. Ну и сестра рада, что так получилось.

В общем, поехал я к ней, а сам волнуюсь, вдруг не примет. Она не всех принимала. Приехали к ней как-то мать с дочкой из Москвы в стужу, а она их не приняла. Не за делом, говорит, приехали. По-человечески их, конечно, жалко, откуда ехали-то. А оказалось, дочку интересовало, выйдет она замуж или нет.

Приехал я и встал у дверей: «Здесь, говорю, живет болящая Мария?» А она мне из комнаты отвечает: «Проходи, садись». Велела мне ехать в Глинскую пустынь. Царство ей Небесное. До нее я о Глинской пустыни и не слыхал. А каких я там святых старцев встретил! Тогда во всей России таких не было.

Стал я там жить. Постригал меня мой духовный отец Андроник. Царство ему Небесное. Мудрый был человек. Я ему как-то рассказал, что в детстве меня мальчишки называли Филарет, так как был у нас в деревне один такой набожный человек. Он посмеялся и дал мне это имя при постриге.

А в 61-м приехали ночью два наряда милиции разгонять монастырь.

Хватали молодых монахов и на ближайшую станцию отправляли – езжай куда хочешь.

– А почему молодых?

– Много чего от молодых зависит. А стариков не трогали, сами, мол, скоро умрут. А старцы наши это все, конечно, знали заранее.

– Так что же было после разгона пустыни? Как вы попали в Тбилиси? И почему именно сюда?

– Хозяйка этого дома, где я сейчас живу, приезжала к нам в монастырь еще до того и приглашала в гости. А после разгона пустыни отец Андроник, отец Вениамин и я приехали сюда к ней жить. А перед смертью хозяйка написала на меня дарственную на этот домик...

Жили мы вместе с отцом Андроником. Он перед смертью полтора года лежал парализованный, только знаками показывал, что ему нужно. А уже в предпоследний день открылся ему духовный мир. Видим мы, что он, лежа, кому-то головой кланяется, кого-то благословляет, а на наши попытки заговорить с ним не реагирует. Отец Вениамин побежал за митрополитом Зиновием. Потом отец Андроник говорит: «Я буду умирать», – и стал говорить какие-то слова. Я подошел и говорю: «Я ничего не понимаю». А мне молчать надо было. Может быть, он сказал что-то важное. После этого он замолчал и отвернулся к стене.

Как он умер, я и не видел, хотя рядом был. Он мне еще при жизни говорил, что смерть таких людей – великая тайна. Редко кто видит. Я подошел, а он уже холодный был.

Так и болящая Мария умерла. Женщины, кто к ней приходили, ждали этого момента. А она и говорит одной дежурившей: «Пойди, дескать, посмотри, куры в огород залезли!» Та пошла. Вернулась, а Мария уже отошла.

– Что еще говорил отец Андроник о будущем?

– Говорил, как и блаженная Матрона: «Вздохнете на малое время».

– А разве это время еще не наступило?

– Пока еще нет. Тогда хорошая жизнь будет. Православный царь в России.

Россия даст проповедь всему миру. Я тоже спрашивал у него, когда это будет.

Он отвечал, что ляжем мы спать при одной власти, а проснемся при другой...

*** И всё же Варвару смущала общая исповедь. Желающих попасть к отцу Филарету – толпа. Из них девяносто процентов грузин, недавно пришедших в церковь, а ещё очень много людей, знающих батюшку двадцать-тридцать лет. А отцу Филарету уже восемьдесят шесть лет, и силы, естественно, не те. Он выходит и читает общую исповедь с перечислением грехов. Потом спрашивает:

«Все слышали? Признаете себя виновными?» Все вразнобой радостно отвечают:

«Слышали, признаем». Потом каждого накрывает епитрахилью, крестит немного трясущейся рукой и шепчет разрешительную молитву. Иди, причащайся!

«Проформа какая-то», – думала Варвара, наблюдая не раз знакомую картину. Подошла к отцу Филарету без особого трепета, у Варвары известный «набор грехов», перечисляемых на общей исповеди. Только об убийствах, грабежах и абортах надо говорить отдельно, но это не по ее части, потому и была Варвара спокойна. Посмотрел на нее отец Филарет и вдруг спрашивает:

«Нечистым воззрением на мужчин признаешь себя виновной?» И Варвара вспомнила нечто… Что тут добавить? Разве вот что: стоит Варваре просто посмотреть на отца Филарета во время службы, как сразу хочется плакать о своих грехах. Наверное, это и есть не показное покаяние.

Часть третья. В поисках справедливости в несправедливом мире Не смогла оттолкнуть 2014 год. На фейсбучный запрос о дружбе пришел сногсшибательный ответ: «Извините, я с грузинами не дружу. Вы должны публично покаяться в том, что все грузины фашисты и они виноваты в геноциде осетинского народа».

«Н-да, – подумала Варвара, перечитывая по второму кругу от воротповорот: – Где Кура, а где мой дом?»

Ни в каких военных действиях двадцатилетней давности она участия не принимала и никого не убивала. И вообще она по жизни категорически против любого национализма. И в частном, и в целом она чистый миротворец, только голубой каски не хватает для полной схожести. А тут такой поклеп.

Хотя, с другой стороны, это, видно, ее задел бумеранг, запущенный давным-давно.

И из глубины памяти всплыли строчки Асадова:

Где-то струсил. Когда – не помню.

Этот случай во мне живет.

А в Японии, на Ниппоне, В этом случае бьют в живот.

Бьют в себя мечами короткими, Проявляя покорность судьбе, Не прощают, что были робкими, Никому. Даже себе.

Параллельно рифме закрутилось видео для внутреннего пользования.

1992 г. Проходная трикотажной фабрики, а проще Трикотажки.

Из прядильного цеха выходит кучка людей, подгоняемая окриками толпы рабочих сзади:

– Давайте, убирайтесь отсюда!

–Ах вы, негодяи!

– На нашей земле живете!

И всякое такое нелицеприятное.

Среди изгоняемых – семидесятилетняя бабулька Дуся, которая еще вчера работала с Варварой в бригаде чистильщиков.

Сама Варвара молча наблюдает неприятную сцену, потом спрашивает у особо рьяной гонительницы Сопо – ее бригадира.

-– Почему их гонят?

-– Потому что они осетины!

-– Ну и что?

-– Они свои дома здесь, в Нахаловке 12 продают, чтобы осетины в Цхинвали на эти деньги оружие покупали и наших бы убивали! – И толкает Дусю в сутулую спину: – Иди, давай! Шевелись!

Тогда Варвара промолчала. Так и остался с тех пор в душе какой-то неприятный осадок.

И ситуация-то какая идиотская. Если разобраться -– где Дуся и где то самое оружие. И причем тут остальные. Но в подобных сценках большинство людей или подчиняются массовому психозу, или стараются не высовываться. Ибо «кто не скачет, тот москаль» (или осетин, армянин, азербайджанец, или еще кто-нибудь неугодный на данном этапе).

Район в Тбилиси.

С чего началась та заваруха, в начале 90-х годов, Варвара не вникала. В подобных конфликтах, которые как будто под копирку писаны, в борьбе «за территориальную целостность» у каждой стороны своя версия, а дальше идет цепная реакция зла, захватывая все новых и новых людей, не имеющих к конфликту никакого отношения.

У конкретной Варвары при слове «осетины» сразу же возникала ассоциация с Ольгой Семеновной -– мастером из грузинского сектора и еще двумя-тремя девчонками из группы. Сокурсницы как сокурсницы -– ничего особо примечательного. А вот про мастершу стоит сказать отдельно.

Тогда, в начале конфликта, поговаривали, что Ольга Семеновна наотрез отказалась уезжать из Тбилиси, заявив:

-– Здесь я родилась, здесь и умру. Это моя родина. Будь что будет.

Каково ей было на работе, где коллеги тогда постоянно муссировали тему «Грузия для грузин», оставалось только догадываться.

Неконфликтная по натуре, она, наверное, просто отмалчивалась. Тогда как Светлана Шалвовна, к примеру, не боялась спорить и высказывать свое мнение.

Ух, какие страсти кипели тогда! Чуть какая возможность посидеть, так сразу диспут на тему: "Почему в Грузии все так плохо?" Одни нацменьшинства обвиняли, другие -– Гамсахурдия, третьи кляли Шеварднадзе. Любое застолье обычно переходило в жаркий спор до взаимных обид.

…1993 г. В гробу посреди небольшой комнаты лежала женщина со спокойным умиротворенным лицом в своем единственном выходном платье.

Сидящие вокруг тихо перешептывались, кивая на нее:

-– Как будто улыбается бедная Оля!

Около гроба сидел смуглый черноволосый мальчик лет шестнадцати и, обхватив руками голову, с надрывом оплакивал ее по-грузински:

-– Мама, мамочка, почему ты меня оставила?

В этом возрасте мужчина должен стоя принимать соболезнования, не выказывая своих чувств. А Шалва плакал и не стеснялся ни своих слез, ни подруг матери.

Женщины то и дело всхлипывали:

-– Бедная Оля, как рано ты ушла! Пятьдесят три года -– не возраст. Жить бы, да жить!

Варваре вспомнился разговор год назад в учительской. Бывшие ученицы часто заходили в ПТУ поболтать на равных с учителями и мастерами. Что их всех туда влекло?

Сейчас уже и не вспомнишь, почему вдруг Ольгу Семеновну потянуло на откровения с Варварой.

-– Я знаю, я скоро умру,- сказала она, задумчиво глядя перед собой. -– Слушать это от цветущей женщины было странновато. -–Да, да, -– повторила она, перекрывая Варварины возражения, -– это так, я сон видела года два назад.

Будто кто-то прилетел с неба и сделал мне на пальце насильно три надреза.

Сперва думала: три дня или три месяца. Но прошло и то, и это. Теперь я понимаю, это значило три года. И вот еще что. Я просила Бога, чтобы дал мне время моего Шалву хоть как-то поставить, на ноги. Сейчас я вижу, что он действительно изменился. Значит, время мое близко. -– И она замолкла.

Все в ПТУ знали, что Шалва приемный. Все, кроме него самого. Шалва, заводной, неуравновешенный мальчишка, был ходячей болью этой тихой, незаметной женщины.

-– Какой он был трудный ребенок, -– сказала она, качая головой и, прикрыв глаза, вспоминая. -– Какой трудный! И вообще я хотела девочку. С девочкой легче. Когда мы с мужем поняли, что детей у нас не будет (я поздно вышла замуж), стали ездить по детским домам, присматривать ребенка. Я хотела светлую, голубоглазую девочку, чтоб на нас была похожа. Приехали в один детский дом в Азербайджане, показывают нам детей. Смотрим, нет и нет того, кого мы ищем. Собрались уже уходить. И вдруг ко мне сзади подбежал трехлетний мальчик, черный, как таракан, обхватил меня за ноги и сказал:

"Мама". Я заплакала и не смогла его оттолкнуть. Взяли его. Видно, Бог так захотел, -– вздохнула она. -– Привезли его домой. Тут выяснилось, что он совершенно неуправляемый. Что он вытворял! Ни слова, ни уговоры -– ничего не действовало. Я думала, что я не умею воспитывать. Даже поседела раньше времени... Сейчас вспоминаю и удивляюсь, как я это все выдержала… В школе учился очень плохо. Рассеянный, невнимательный, не мог сидеть на одном месте… Что это было! Я все молилась, чтобы он как-нибудь образумился… Хоть и молитв толком не знаю, так, свечки иногда зажигала в церкви.

Постепенно стал он меняться. Тише стал. Закончил восемь классов. Перевела его в училище, чтобы какую-нибудь специальность приобрел. Меня ведь скоро не станет, -– она снова замолкла, уходя в свои мысли.

Варвара тем временем снова увидела себя в тесной комнате. Мерцает у гроба лампада, горящая в банке из-под майонеза.

Шалва, не умолкая, разговаривает с мамой:

-– Мама, милая, никто мне тебя не заменит.

Тут же сидит педсостав и женщины, вытирая платками глаза, переговариваются вполголоса:

-– Только-только ведь Шалва повзрослел, серьезным стал. Сердце Олино взял, характером на нее похож. Бедная даже и порадоваться толком не успела...

Рядом у дверей молча стоит ее муж, смотрит невидяще перед собой.

Ходили слухи, что он во многом был виноват перед ней.

Параллельно вспоминается тот разговор в учительской.

-– С отцом он не ладит, -–вздыхает Ольга Семеновна. -–Очень я из-за этого переживаю, но поделать ничего не могу, стараюсь сгладить острые углы...

Мой мальчик как порох. Несправедливость не любит. А я скандалы не люблю.

Я еще из-за чего переживаю -– Шалва к баптистам ходит. С одной стороны хорошо: не пьет, не курит, не матюгается, как наши остальные мальчишки во дворе. А у меня душа не спокойна. Они же сектанты. Я хоть в церковь сама редко хожу, ничего как следует не знаю, только понимаю, что церковь -– это совсем другое. Как его переубедить -– ума не приложу. «Мама, -–он говорит, -– я же ничего плохого не делаю». Все же как-то не то, -– вздыхает она печально.

-– Недавно рис им там давали, так он свою порцию домой принес, радуется:

«Вот мой паек!»…Смешной какой, -– и тихо смеется своим мыслям. -– Знает, что нам трудно. Я одна работаю, муж безработный да еще свекровь с нами, лежачая. Я за ней смотрю. Молюсь, чтобы мне раньше нее не умереть.

Замучаются они с ней без меня… Она пережила свою свекровь дней на сорок или чуть больше. Ходила на работу до последней недели. Замечали люди, что она какая-то вялая, но не больше. Потом она слегла.

Врач посмотрел, да только рукой махнул:

«Запущенный рак. Чего раньше не привезли?..»

…Мальчик у гроба смотрит, уставившись на огонь лампадки. Пожилая женщина в черном платье, ее сестра, подошла к гробу, запричитала:

-– Знала ты, бедная, чт у тебя. Никого беспокоить не хотела. С открытой раной в груди на работу ходила. В сумке вату носила… Отмучилась теперь...

Подруги шушукались.

-–Пожалел Бог Олю. При раке люди сколько мучаются, а она только последнюю ночь кричала… Потом подошли к мужу и сыну попрощаться. Варвара увидела, как Шалва неумело перекрестился, и подумала: может, и правда, со временем отойдет от баптистов, молитвами матери.

Год спустя после похорон собрались сотрудники отметить ее годовщину.

Принесли кто что мог и сели за стол. Политику в этот раз никто не трогал.

Много было сказано об Ольге Семеновне хорошего и доброго. И Светлана

Шалвовна в конце подытожила:

-– Не помню я, чтоб она с кем-то была в ссоре и не разговаривала, не помню, чтоб осуждала кого-то или жаловалась на свою жизнь. И потому думаю, что Оля теперь у Бога...

Все закивали, соглашаясь...

…В 1995-м расформировали училище, все разошлись, кто куда. Следом и сама Трикотажка ушла в небытие. Все станки сдали в металлолом. Иногда бывшие коллеги встретятся на улице или на чьей-то панихиде, поохают о старом и нет- нет, да и вспомнят Олю… … В 2005 году случился вдруг отголосок той давней истории.

Дело в том, что в рабочем общежитии на Зестафонской улице, где когдато жили Светалана Шалвовна и Ольга Семеновна, обитала прядильщица Нана Зарандия с двумя детьми. Короче, жили-были три подруги. И старший сын Наны, белобрысый Имеда, вырос вместе с тем самым «неуправляемым тараканом» Шалвой. Потом их родители получили квартиры от фабрики, но дружба осталась.

Нана, нарожав еще троих детей, после развала Союза вконец погрязла в долгах и в итоге потеряла квартиру. Имеда, отслужив срочную при Шеварднадзе (тоже незабываемое времечко было, когда наши солдаты в разных туфлях и тапках ходили), завербовался в Ирак в надежде заработать братьям и сестрам на жилплощадь. Пробыл он в Ираке полгода, уже и долгожданная квартира замаячила впереди, как вдруг их часть перевели на осетинскую границу. Подразумевалось -–чуть что, и сразу в бой с сепаратистами. Тут ему, видно, что-то вступило в голову.

Он позвонил матери и сказал:

-– Мам, я не буду стрелять в своих. Знаешь, тетю Олю вот вспомнил.

Он дезертировал из части. А с ним еще семьдесят человек таких же умников. Тоже, наверно, «своих» осетин каждый имел в виду.

За нарушение контракта им штраф огромный навесили 10000 лар. Пока не выплатишь – с документами проблема, ни на одну официальную работу не возьмут.

Нана поначалу сильно убивалась:

-– Как же Имеда себе жизнь поломал! Ни жениться теперь не сможет толком, ни нормальную работу найти. Криминал какой!

Успокаивали ее старые подруги, как могли.

-–Что поделаешь? Все образуется. Не смог человек. И мы б, наверное, не смогли.

С другой стороны, территориальная целостность крошечной Грузии, присяга -– тоже не шуточки. Сколько людей из-за этого погибло.

Варвара не дипломат и не военный эксперт, чтоб разбираться в таких запутанных вещах. Только знает простую истину: если человек захочет, то на Луну полетит, а земные дела тем более разрулить бескровным путем можно, если опять-таки очень постараться.

Кто это из умных так красиво сказал, что человек от зверя отличается тем, что может чужую боль воспринять как свою?

Когда-то Ольга Семеновна не смогла оттолкнуть незапланированного мальчишку, потом Имеда не смог стрелять в «своих». Значит, все путем, все нормально. Жизнь продолжается.

Про возможного террориста

Июль 2004 года. Варвара маялась без работы и, соответственно, от безденежья. Клиенты по уборкам все разъехались, и до сентября ничего не предвиделось.

И вдруг – его величество случай! – соседка заботу проявила:

– У моих знакомых квартиранты мальчишку в первый класс хотят подготовить. Если не боишься, рискни.

– А чего бояться?

– Они чеченцы, только из Панкиси приехали. За месяц хотят ребенка русскому научить. Никто не берется. Грузинский он тоже не знает.

С отцом ученика договорились быстро:

– Вы ему будете говорить на русском, а мать тут же сядет и на чеченский переведет. Хамзат не тупой. По ходу математику и английские слова давайте.

Хуже не будет.

Через месяц Хамзат мог более или менее сносно отвечать на несложные вопросы, а Варвара в процессе перекрестного обучения овладела эрзацчеченским и шикарными рекомендациями в кругу беженцев. Так началась ее карьера репетитора и погружение в исламский мир, которое затянулось на несколько лет. Наблюдать стык менталитетов всегда занятно, а для любопытной Варвары тем более.

Однажды увидела, что шестилетний Ильяс ездит на автобусе в школу сам и сказала родителям:

-– Как вы не боитесь его одного отпускать?.. Чужой город. Большое расстояние. У нас в школу на соседней улице детей в таком возрасте за ручку водят.

Ее не поняли:

-– Мы ему один раз показали дорогу, чего же еще? Он не заблудится. Там, в Чечне, война идет. Нас в любой момент могут убить. Ильяс не должен растеряться в этом мире. Наши мальчики в двенадцать лет автомат разберут и соберут за пять минут. А тут подумаешь -– школа...

Не только Варвара наблюдала за своими работодателями, но и сама подвергалась их пристальному досмотру..

– Ты не куришь? – спросила ее как-то Сацита, подкладывая ей на тарелку пирожное. Демонстрация гостеприимства была обычным делом после каждого урока, и отказы воспринимались как «неуважение».

– Как? – переспросила Сацита с ехидством. – Все грузинки курят. Мы же видим.

– Вот и не все, – бросилась Варвара отстаивать честь Грузии. – Верующие не курят.

– Ты, что ли, верующая? – Сацита окинула ее сомнительно-оценивающим взглядом.

– Ну, вроде того.

– А почему в брюках и без косынки?

Подразумевалось, что чеченки – настоящие верующие, поскольку даже дома все, как одна, в длинных юбках и в косынках.

– Я в церковь по-другому одеваюсь, – попыталась оправдаться Варвара, но не тут-то было.

– А что, Бог тебя только в церкви видит, а здесь нет?

Как известно, в щекотливых ситуациях лучше задать встречный вопрос. И Варвара стала выяснять, почему только у муллы две жены, а у других такого нет.

– Двух жен только очень богатый человек может себе позволить, – пустилась в подробные объяснения Сацита. – Поровну содержать, да чтоб под одной крышей не жили. Это, поверь, очень сложно...

Предложения позаниматься с чеченскими детьми посыпались одно за другим. О каждом ученике рассказывать – долго будет. Но на Исламе стоит остановиться отдельно. Он поразил самозваную учительницу редким старанием в учёбе. Высокий, светловолосый, голубоглазый. В нем не было подростковой расхлябанности, свойственной школьникам в этом возрасте. Постепенно отношения между ними перешли в дружески-доверительные, и официоз исчез.

Однажды Ислам явился на урок в довольно кислом настроении.

Извинился за опоздание и сел.

– Что-нибудь не так? – посочувствовала Варвара.

– Часы отца на улице потерял. Искал, искал, никак не нашел. Потому опоздал.

– Отец, наверное, ругать будет?

Молчаливый, еле заметный кивок…

– Дорогие, наверное?

– Да-а! – отозвалось печальным эхом.

– А ты скажи, мол, на тебя грузины впятером напали и отняли часы, – придумала выход несознательная Варвара. – Тогда точно ругать не будет.

– Что вы! Что вы! – отшатнулся от нее Ислам. – Это еще хуже. Во-первых, врать отцу – последнее дело. Коран запрещает. А во-вторых, «грузины отняли»

– это еще хуже. Магомед разозлится и скажет: «Часы – плевать. Лучше бы тебя там убили, чем что-то отняли у чеченца. Позор!»

Варвара спешно переключилась на учебно-образовательный процесс.

Время шло. Ислам уверенно щелкал дроби и несложные задачи, зубрил неправильные глаголы и все меньше делал ошибок в диктантах. Он всему учился быстро и очень старательно.

– Скажи, зачем тебе это все нужно? – не утерпела однажды Варвара. – Видела я ваших мужчин. В науках они, прости, не Эйнштейны. Но дети так старательно учатся!

Ислам помялся и начал издалека:

– Понимаете, я хочу попасть в рай.

Учительница поперхнулась. Старательный ученик истолковал это посвоему:

– А что? Вы разве не хотите попасть в рай?

– Хочу... Но... М-м-м... Грехи не пускают.

– А вы не грешите! – посоветовал духовно продвинутый школяр. – Вот я, например, живу праведно. И стал загибать пальцы: почитаю родителей – раз.

Делаю намаз – два...

И правда, когда урок совпадал со временем молитвы, Ислам отпрашивался на пятнадцать минут, бежал в ванну мыть ноги и начинал класть земные поклоны на персональном коврике. Точно так же поступали другие ученики и их родители.

– Держу посты – три, -– продолжал перечислять Ислам. -– Я ни разу не пил вина и не курил.

– Э, стоп, стоп, – не выдержала Варвара. – Как это -– жить в Грузии и вина не попробовать? Что, в гости никогда не звали?

Ислам поднял на нее совершенно бесхитростные глаза. Так играть на публику было невозможно.

– Звали. Много раз. Но я говорил, что мне нельзя, и грузины отставали.

Коран запрещает все, что туманит сознание.

– Так в чем же дело? – опять не поняла Варвара. – По вашим меркам, ты готов для рая. Какие проблемы?

– Чтобы попасть в рай, мне надо принять участие в теракте. Для этого надо учиться. Математика, например, нужна при стрельбе, физика…

– Это прикол такой, да? – не поверила Варвара.

– Нет, я серьезно.

– Ну, и когда же нам ждать радиоуправляемый взрыв? – Варвара попыталась шутить.

– Мы в Грузии этого делать не будем, – опять же серьезно и невозмутимо ответил школьник.

– И чем бедная Грузия удостоилась такой чести?

– Вы нас приняли. Мы добро помним.

Потом Ислам сказал оживленно:.

– Вот я вам случай расскажу. Одного нашего парня ваши грузины в интернет-кафе порезали. Просто так. Затеяли драку из-за ерунды. Он защищался. Так наши старики, вы же знаете, как мы их уважаем, сказали: «Не будем ответ давать. Грузины нас приняли. Не надо мстить».

– Раз уж вы такие понятливые, вообще не надо никаких терактов…

– Они сорок тысяч наших детей убили, -– вспыхнул Ислам и пошел перечислять ужасы двух чеченских войн:

– Господь воздаст каждому по делам его! Эта война идет двести пятьдесят лет, еще с Шамиля, – не унимался Ислам. – Вы знаете, кто такой Шамиль?

– Имею представление. Читала «Хаджи-Мурата».

– А кто это?

Пришлось сделать экскурс по творчеству Льва Толстого. В дверь на шум заглянула мать Ислама.

– Это мы про русскую литературу говорим, – выкрутилась учительница.

Дверь тихо закрылась. Ислам усмехнулся увертке, но слушал внимательно. С превеликим трудом все-таки вернулись в тот день к математике, но разговор этот вскоре продолжился.

– Напишите, пожалуйста, за меня тему «Письмо детям Беслана», – попросил Ислам. – В школе задали, у меня не получится.

Варвара быстро написала сочинение, стараясь осуждать само зло и оплакивать жертвы.

А Ислам, прочитав, вскипел:

– А почему вы здесь про наших детей не написали? У нас больше погибло!

И опять волна ненависти. Спорить не было сил.

И Варвара лишь спросила:

– А если я попаду в эту вашу террористическую кашу? Или мои родственники и друзья в России?

Ислам нисколько не смутился:

– Скажете, что вы учили меня, сына муллы, и вас отпустят. Я же не слепой, знаю, что вы ко мне хорошо относитесь.

– Большое спасибо. Но те, другие, чем виноваты?

Любимый ученик пожал плечами:

-– Ничем. Судьба такая.

-– Да пойми ты, кто-то должен остановиться в этой страшной цепочке зла!

Бог есть любовь…

-– У вас неправильное представление о Боге.

Так и расстались они тогда с Исламом, оставшись каждый при своем мнении.

Год спустя после описываемых событий Ислам позвонил Варваре на мобильник и, путая слова от возбуждения, попросил:

-– Придите, пожалуйста. Моего отца в тюрьму посадили. Финансовая полиция. Как будто он украл. Он нашим беженцам бесплатно все раздавал, что «Братья мусульмане» посылали. Никаких документов не вел. Нам тут бумаги с грузинского надо перевести, в чем его обвиняют. Только денег нет, потом отдадим.

Через полчаса Варвара сидела, обложившись бумагами, и строчила перевод. Ислам сидел рядом, вникал во все нюансы и время от времени рассыпался в благодарностях.

Провожая ее, он заверил:

-– Как деньги будут, я позвоню, отдам.

Варваре пришли на память его планы попасть в рай, и она предложила бартер.

-– Давай меняться.

-– Чем? – не понял любимчик.

-– Если пойдешь на теракт, отпусти одного человека за этот перевод.

Ислам согласился.

-– Обещай, что не забудешь! -– потребовала Варвара.

-– Обещаю.

На том и расстались.

Много воды с тех пор утекло. Больше они не виделись. Но когда по телевизору показывают теракты и взрывы, Варвара всегда всматривается в фотороботы смертников и просит мысленно: «Отведи его от этого, Господи! Он хороший. Только заблуждается. Тебе, Господи, все возможно!»

Про козла Василька и «русских оккупантов».

Дело было как раз через два дня после нападения бандитов на домик Елены в горах. Дядя Коля еле ползал по хибарке с разбитой головой, обильно смазанной зеленкой, Елена тоже была не в лучшем виде. Изрезанные ножами руки и лицо в садинах заживали медленно.

Со двора из сараев доносилось неспокойное блеяние. Козам надоел их двухдневный затвор.

Варвара, стараясь обходить взглядом кровь на стенках -– память о незваных гостях, -–предложила:

-– Может, я их пойду пасти?

Дядя Коля вскинул на нее умоляющие глаза:

-– Пойди, родненькая, застоялись козочки за эти дни.

Елена, колеблясь, медлила с ответом.

Похожие работы:

«КОДЕКС НРАВООПИСАТЕЛЯ, ИЛИ О СПОСОБАХ СТАТЬ БАЛЬЗАКОМ Прежде чем начать выставлять на титульном листе свое имя, Оноре де Бальзак (1799–1850) опубликовал немало сочинений под псевдонимами или вовсе без подписи. Среди этой многообразной продукци...»

«А.С. Пушкин Борис Годунов Книжная лавка http://ogurcova-portal.com/ Александр Сергеевич Пушкин Борис Годунов

Маша говорит о себе: «Я как все». Как все она пережила жуткую разруху, когда в неотапливаемых домах не было воды, электричества, и стояли очереди за хлебом. Правда, сейчас вода и свет уже есть, и половина домов в Тбилиси теперь отапливается. Но Маша с мамой и маленьким ребенком живет в неотапливаемой половине, и в январе они зимуют, как полярники на льдине, надевая на себя по семь одёжек. Я ужасаюсь таким условиям жизни, где надо не жить, но выживать. А Маша меня же утешает: «Ничего, скоро весна, а Грузия все-таки радостный край. Приезжайте к нам, и вы поймете, что не любить эту землю нельзя».

По образованию инженер-технолог, Маша как все стала безработной в ту пору, когда в Грузии закрывались училища, заводы. По официальной статистике - половина специалистов с дипломами в Грузии сейчас безработные и вынуждены торговать на рынке, перебиваясь случайными заработками. И тогда Маша сказала своим интеллигентным подругам: «Будем работать уборщицами у богатых. Ничего, корона не свалится!». А потом, по её словам, Маша сделала «карьеру» и стала работать репетитором. «Беру за уроки мизер, - говорит она, - вот меня и приглашают». Маша любит детей, а ученики любят свою учительницу. Но чтобы при более чем скромной оплате заработать хоть что-то на жизнь, приходится много трудиться.

Я знала, что Маша бедствует, и однажды предложила ей материальную помощь. А Маша в отказ: «Наверняка рядом с вами есть люди, которым тяжелее, чем мне». И когда я все-таки отослала 200 долларов в подарок на именины Павлу, сыну Марии, она тут же побежала и отнесла 50 долларов родителям больного мальчика Луки. «Им тяжелее, там порою и хлеб не на что купить».

Что бывает, когда «грехи складируются»?

… Со двора из сараев доносилось неспокойное блеяние. Козам надоел их двухдневный затвор.

Варвара предложила:

Может, я их пойду пасти.

Дядя Коля вскинул на нее умоляющие глаза.

Пойди, родненькая, застоялись козочки за эти дни.

Елена, колебаясь, медлила с ответом. Потом подошла к иконам, помолчала, перекрестилась и дала нерешительное «добро»:

Иди, только обязательно молись по дороге, - и подала книжку с полки. - Вот, возьми акафист Божьей Матери.

Да ну, я лучше кратко… как-нибудь, - ответила Варвара, еле-еле выжимавшая из себя утреннее молитвенное правило.

Елена знала по опыту, что настаивать безполезно. Робко добавила:

Они хоть и безсловесные, а знаешь, как благодать чувствуют…

Но Варвара уже выскочила во двор, бросив на бегу:

Прямо не козы, а внеземная цивилизация.

На другой день Варваре снова удалось выбраться на гору. Елена сама попросила:

Сходи, Варюша, с папой на поле. Боюсь его одного отпускать. У него сегодня давление прыгает. А я сараями займусь.

Так Варвара снова оказалась на поле.

Уселись они с дядей Колей под кустом. Тишина кругом. Только и слышно, как козы траву хрумкают.

Мимо проехал «жигуль».

Дядя Коля, щуря голубые глаза на поднятую машиной пыль, задумчиво проговорил:

Знаешь, я как машину на поле увижу, сразу сердце екает.

Почему? - из вежливости спросила Варвара.

Когда абхазская война шла, у нас военные чуть не каждую неделю приходили коз отбирать. Иногда мы с Раей выкручивались, а иногда не получалось. Рая хорошо по-грузински говорила, чисто, ей удавалось уговорить их не грабить, а я здесь полжизни прожил, но по-ихнему двух слов связать не могу. - И вернулся к начатой теме. - Да, так вот, их казармы во-он там были, - и старик махнул палкой в противоположную сторону Тбилисского моря.

Мхедрионовцы, - уточнила Варвара, жуя травинку.

А кто их знает… Рожи-то бандитские, одеты кто как. У одних штаны военные, у других верх форменный, а внизу джинсы и ботасы.

Варвара легко представила себе описываемую картину. Тогда, в начале 90-х, многие грузинские солдаты были так одеты. Формы на всех не хватало. Но комментировать не стала. Ясно было, что дядя Коля ударился в воспоминания.

- … Подъехали они однажды ко мне вот так же вот на машине. А я один со стадом в поле. Направили на меня автоматы и говорят:

Давай, дед, козу, - и он передразнил кого-то воображаемого.

Я им толкую:

Ребята, вы у кого отнимаете? Я фронтовик. Имейте ж совесть.

А один особо наглый еще и очередь из автомата прямо у моих ног дал. Для страху. Даже песком мне ботинки засыпало. Еще ругается. «Ты на нашей земле живешь. Не нравится - езжай в Россию!»

Меня затрясло. Сталина на них нету. Ишь, научились, чуть что - «езжай в свою Россию». Им не объяснишь, что я и в России так, сбоку припеку. Мы ж поляки. Нас еще при каком-то царе в Казахстан переселили. Это я после фронта в Грузию попал. Здесь Раю встретил, женился. Э, да что говорить…

Дядя Коля вытер рукавом слезящиеся глаза.

Варвара слушала это все и думала о своем. На ум пришло странное совпадение.

В начале 90-х, когда на улицах Тбилиси старались не говорить по-русски, Варваре пришлось в спешном порядке учить грузинский. Дома она постоянно скандалила с матерью:

Уедем отсюда. Продадим квартиру и уедем. Я не могу жить второсортным человеком. Все, кто может, уезжают в Россию. Мы что, рыжие?

Мать не менее упрямо твердила:

Там хорошо, где нас нет. Я русская, но умру в Грузии. В России тоже не медом намазано.

Вот и выходит, что Варвара нигде не ко двору.

Потом вопрос о переезде отпал сам собой, надо было вести каждодневную борьбу за существование.

Когда она перестала зацикливаться на проблеме переезда, тогда в ее жизнь вошли Элисо, Нино и еще много других людей, показавших ей всю красоту Грузии.

Еще в 80-х годах Митрополит Зиновий и прозорливец схиархимандрит Виталий (Сидоренко), оба служившие в Александро-
Невской церкви Тбилиси, не благословляли своих прихожан на переезд в Россию, несмотря на предсказываемые войны и голод. Потому как:

Здесь удел Божией Матери.

И сейчас, глядя на эти старческие слезы, Варваре нечем было дядю Колю утешить. Оставалось только сопереживать. Потому и спросила:

- … Другой парень, чуть постарше того, наглого, по автомату стукнул. Что, мол, ты делаешь. И потом мирно мне так говорит: «Отдай, дед, козу добром. Мы, видишь, голодные, на войну завтра едем».

Я махнул рукой. Что с ними говорить. Вон Важа - у него сорок овец - тоже, было, заартачился: «Не дам, мол, и все!». А они ему назло, когда тот на поле был, противотанковую мину подкинули. И все - от дома одна воронка осталась. Это своему - представь! - дядя Коля для значимости понизил голос.

Варвара как раз на это никак не среагировала. Бандитизм в паспорт не смотрит.

- … Короче, пристрелили они у меня на глазах козу Розочку, - продолжал старик, - ту самую, что Рая из соски выкормила. И уехали восвояси.

Прошел год или два, не помню. Снова я на поле с козами. Вижу, машина ко мне едет. Я, само собой, струхнул. Опять, думаю, отнимать будут.

Смотрю, выходит из машины тот самый прошлогодний парень, за меня хоть слово замолвивший, и идет ко мне.

Не узнаёшь, - говорит, - меня, дед? Помнишь, мы у тебя с ребятами козу отняли.

Как не помнить, - говорю.

А я с войны вернулся. Ехал вот мимо, хотел прощенья у тебя попросить. Нехорошо тогда вышло. Прости, - говорит, - меня.

Да, ладно, - говорю, - дело прошлое.

Знаешь, дед, - и глаза в сторону отводит, - ребят тех всех на войне убило. Только я остался… Жалко ребят, дед.

Известное дело, - говорю, - конечно, жалко. Молодые совсем.

Потом мне руку пожал, сел в машину и газанул.

А я, веришь, так разволновался, что всю ночь не спал. Эти мальчишки у меня перед глазами стояли. И я молодой был, всякие глупости делал. Сейчас стыдно вспомнить. Слава Богу, до воровства не доходил. И все же…

Я вот что думаю. Наверно, не только меня они ограбили. На той войне, говорят, всякое безобразие было. Грехи, знаешь, они складируются. Ну, как навоз из-под козочек, - пояснил он для доходчивости. - А потом и человека задавить могут. Ведь не случайно этот, самый совестливый, один в живых остался. Правильно я думаю? - обернулся он к слушательнице.

Варвара кивнула.

Тут дядя Коля неожиданно спохватился.

А ну, посмотри-ка, родненькая, сколько часов на твоем будильнике.

Почти два.

Ну, пора на обед гнать! - И он с трудом поднялся, стряхивая прилипшие травинки.

Варвара с двойным энтузиазмом пошла подгонять коз сзади. Потому что на воздухе аппетит приходит, не спросясь.

Случай на похоронах

5 мая 1998 года у Елены умерла мать. Именно из-за нее четыре года назад Елене пришлось переселиться на дачу из городской квартиры и осваивать профессию сиделки при инсультнице и при этом постигать премудрости козоводства. И все это на фоне дровяной печки и керосиновой лампы, заправленной соляркой (уж вы поверьте на слово: чаду больше, чем света).

Во время похорон Варвара взяла на себя самое необременительное - роль «помогая», а Элисо предпочла самую ответственную часть - готовить еду для поминок.

Отпевать новопреставленную Раису пришел отец Антоний, известный всем своей строгостью и принципиальностью. Варвара вдосталь наслушалась о нем всяких историй и давно для себя решила: «Ни за что не пойду к нему на исповедь!». И потому держалась от него как можно дальше.

Присутствующих было человек пятнадцать. В основном все свои, из церкви, и несколько соседей по даче.

Отпевание уже началось, когда в небольшую комнату ввалился двухметровый Гигла - непросыхающий алкоголик и местная достопримечательность в одном лице.

Варвара и раньше не раз сталкивалась с ним по пути на гору. Брезгливо думала каждый раз: «У-у, гоблин… » - уворачиваясь от его пьяных объятий и заезженной слезливой пластинки:

Послушай меня, сестра. Я мерзость, по земле только зря ползаю. Э-э, стой, куда? Послушай, что еще скажу…

Нечто подобное он начинал рассказывать каждому встречному-поперечному, если хоть на минуту удавалось завладеть чьим-то вниманием. Тем более, что Мухианская гора - не проспект Руставели, так просто от пьяных базаров не скроешься. Вот и приходилось выслушивать известный текст по сотому кругу.

И вот сейчас этот Гигла, задевая стоящих со свечами и шатаясь, подошел ко гробу и положил на него какой-то чахлый лиловый цветок.

«С чужого огорода, наверное, сорвал», - дедуктировала машинально Варвара, морщась от распространяемого Гиглой амбре.

Все окружающие со страхом глядели на его нетвердые движения вокруг гроба и тоже напряглись в ожидании конфуза.

Один лишь отец Антоний, казалось, ничего не замечал, читая главу из Деяний Апостольских. Тут Гигла упал всей тушей на стул и замотал лохматой головой, как агонизирующий динозавр, по ходу издавая какие-то горловые звуки.

Отец Антоний, закончив обряд, обратился ко всем присутствующим с неожиданным предположением:

Вы, наверное, осудили сейчас этого человека за его отталкивающий вид и неприятные манеры.

Кто кивнул, а кто просто промолчал.

А как его зовут?

Гигла, - вылезла вперед Варвара со своей осведомленностью.

Вы заметили, - продолжал священник, - он сидел, а потом встал, когда я начал читать Евангелие. Разве его кто-то из вас предупредил?

Нет, - послышались несмелые ответы.

Гигла хороший человек, - последовал вывод. - Господь сказал ему в сердце: «Встань!». Ведь Евангелие нужно слушать стоя. И он встал, хотя явно не знал никаких церковных правил. Это ведь не каждому дано - слушать сердцем слова Господа. А вы сидели, все такие праведные…

Все удивленно переглянулись. Такое никому не пришло в голову.

Варвара задумалась: «А может, стоит поближе познакомиться с отцом Антонием. Не такой уж он и страшный. Может, как раз у него-то и нужно мне исповедоваться… ».