Лирика А. Кольцова: жанровый состав, мотивы, образный строй. А. В. Кольцов

ученица 11 класса Носенко Анна

Дар творчества дается немногим избранным любимцам природы, и дается им не в равной степени. Есть художники, произведениям которых обстоятельства их жизни могут сообщить тот или другой характер, на творческий талант которых они не имеют никакого влияния: это художники-гении.

Они властвуют обстоятельствами и всегда сидят глубже и дальше черты, отчерченной им судьбой, и, под общими внешними формами, свойственными их веку и их народу, проявляют идеи, общие всем векам и всем народам. Творения гениев вечны, как природа, потому что основаны на законах творчества, которые вечны и незыблемы, как законы природы, и которых кодекс скрыт во глубине творческой души, потому что в них проявляется великая идея человека и человечества, всегда понятная, всегда доступная нашему человеческому чувству.

Таким поэтом-гением почитаем мы А.В.Кольцова

Скачать:

Предварительный просмотр:

Своеобразие поэзии Кольцова.

План:

1. А.В.Кольцов - сын русского народа, гениальность его творчества.
2. Народность поэзии Кольцова:

а) сила духа и мощь русского характера в поэзии Кольцова;

б) оригинальность Кольцова;

в) поэзия земледельческого труда;

г) герои Кольцова - люди почвы;

д) «Хуторок» - русская баллада, «Хуторок» - драма.

3) Писатели о Кольцове. Кольцов и современность.

Дар творчества дается немногим избранным любимцам природы, и дается им не в равной степени. Есть художники, произведениям которых обстоятельства их жизни могут сообщить тот или другой характер, на творческий талант которых они не имеют никакого влияния: это художники-гении.

Они властвуют обстоятельствами и всегда сидят глубже и дальше черты, отчерченной им судьбой, и, под общими внешними формами, свойственными их веку и их народу, проявляют идеи, общие всем векам и всем народам. Творения гениев вечны, как природа, потому что основаны на законах творчества, которые вечны и незыблемы, как законы природы, и которых кодекс скрыт во глубине творческой души, потому что в них проявляется великая идея человека и человечества, всегда понятная, всегда доступная нашему человеческому чувству.

Таким поэтом-гением почитаем мы А.В.Кольцова. С такой точки зрения смотрим на его талант; он владеет талантом небольшим, но истинным, даром творчества неглубоким и несильным, но неподдельным и ненатянутым, а это не совсем обыкновенно, не весьма часто случается. Кольцов А.В. принадлежит к числу поэтов-самоучек, с тою только разницею, что он владеет истинным талантом.

Кольцов - воронежский мещанин, ремеслом прасол. Окончив своё образование приходским училищем, то есть выучив букварь и четыре правила арифметики, он начал помогать пожилому отцу своему в небольших торговых оборотах. Чтение Пушкина и Дельвига в первый раз открыло ему тот мир, о котором томилась его душа. Между тем домашние дела его шли своим чередом; проза жизни сменяла поэтические сны; он не мог вполне предаться ни чтению, ни фантазии. Одно удовлетворенное чувство долга награждало его и давало ему силы переносить труды, чуждые его призванию.

Как тут было созреть таланту? Как мог выработаться свободный, энергический стих? И кочевая жизнь, и сельские картины, и любовь, и сомнения попеременно занимали, тревожили его; но не все разнообразные ощущения, которые поддерживают жизнь таланта, уже созревшего, уже воспитавшего свои силы, лежали бременем на этой неопытной душе; она не могла похоронить их в себе и не находила формы, чтобы дать им внешнее бытие. Эти немногие данные объясняют и достоинства, и недостатки, и характер стихотворений Кольцова. Немного напечатано их из большой тетради, не все из напечатанных равного достоинства; но все они любопытны, как факты его жизни.

С наибольшей силой, во всей своей полноте выразился талант Кольцова в русской песне. Рано почувствовал он бессознательное стремление выражать свои чувства складом русской песни, которая так очаровала его в устах простого народа. Кроме песен, созданных самим народом и потому называющихся «народными», до Кольцова у нас не было художественных народных песен, хотя многие русские поэты и пробовали свои силы в этом роде. Русские песни мог создать только русский человек, сын народа… В песнях и содержание и форма чисто русские. Кольцов родился для поэзии, которую он создал. Он был сыном народа в полном значении этого слова. Быт, среди которого он воспитался и вырос, был тот же крестьянский быт, хотя несколько и выше его. Кольцов вырос среди степей и мужиков. Не на словах, а на деле сочувствовал он простому народу в его горестях, радостях и наслаждениях. Он знал его быт, его нужды, горе и радость, прозу и поэзию его жизни, - знал их не понаслышке, не из книг, не через изучение, а потому, что сам, и по своей натуре и по своему положению, был вполне русский человек.

Нельзя было теснее слить свою жизнь с жизнью народа, как это само собой сделалось у Кольцова. Его радовала и умиляла рожь, шумящая спелым колосом, и на чуждую ниву смотрел он с любовью крестьянина, который смотрит на своё поле, орошенное его собственным потом. И потому в его песни смело вошли и лапти, и рваные кафтаны, и всклоченные бороды и старые онучи - и вся эта грязь превратилась у него в чистое золото поэзии. Мотив многих его песен составляет то нужда и бедность, то борьба из копейки, то прожитое счастье, то жалобы на судьбу-мачеху. В одной песне крестьянин садится за стол, чтобы подумать, как ему жить одинокому; в другой выражало раздумье крестьянина, на что ему решиться - жить ли в чужих людях, или дома браниться со стариком-отцом, рассказывать ребятишкам сказки, болеть, стариться. Так, говорит он, хоть оно и не того, но уж так бы и быть, да кто пойдет за нищего? «Где избыток мой зарыт лежит?» И это раздумье разрешается в саркастическую иронию.

Куда глянешь - всюду наша степь,

На горах - леса, сады, дома;

На дне моря - груды золота,

Облака идут - наряд несут!

Но если где идет дело о горе и отчаянии русского человека - там поэзия Кольцова доходит до высокого, там обнаруживает она страшную силу выражения, поразительное могущество образов.

Пала грусть - тоска тяжелая

На кручинную головушку;

Мучит душу мука смертная,

Вон из тела душа просится…

И какая вместе с тем сила духа и воли в самом отчаянии:

В ночь под бурей я коня седлал,

Без дороги в путь отправлялся -

Горе мыкать, жизнью тешиться,

С злою долей переведаться…

(«Измена суженой»).

В песне «Ах, зачем меня» - буря отчаяния сильной мужской души, мощно опирающейся на самого себя. Здесь грустное воркование горлицы, глубокая, раздирающая душу жалоба нежной женской души, осужденной на безвыходное страдание…

Поэт должен быть оригинален, сам не зная как, и если должен о чем-нибудь заботиться, так не об оригинальности, а об истине выражения: оригинальность придет сама собой, если в таланте поэта есть гениальность. Такою оригинальностью Кольцов обладает в высшей степени.

Лучшие песни Кольцова представляют собою изумительное богатство самых роскошных, самых оригинальных образов в высшей степени поэзии. С этой стороны язык его столько же удивителен, сколько и неподражаем. Где, у кого, кроме Кольцова, найдем такие обороты, выражения, образы, какими, например, усыпаны, так сказать, две песни Лихача Кудрявича?

Грудь белая волнуется,

Что реченька глубокая -

Песку со дна не выкинет.

В лице огонь, в глазах туман…

Смеркает степь, горит заря…

Если бы Кольцов написал только такие пьесы как «Совет старца», «Крестьянская пирушка», «Два прощания», «Размолвка», «Кольцо», «Не шимми, ты рожь», «Удалец» и др., - и тогда в его таланте нельзя было бы не признать чего-то обыкновенного. Но что же сказать о таких пьесах, как «Урожай», «Косарь», «Горькая доля», «Пора любви», «Последний поцелуй», «В поле ветер веет», «Разлука», «Грусть девушки», «Дума сокола»? - Такие пьесы громко говорят сами за себя, и кто бы не увидал в них громкого таланта, с тем нечего и слов тратить - со слепыми о цветах не рассуждают. Что же касается пьес: «Лес», «Ах, зачем меня», «Измена суженой», «Бегство», «Светит солнышко», «Хуторок», «Ночь» - эти пьесы принадлежат не только к лучшим пьесам Кольцова, но и к числу замечательных произведений русской поэзии.

Вообще, скажем мы, по энергии лиризма с Кольцовым из наших поэтов равняется только Лермонтов; по совершенной самобытности Кольцов может быть сравнен только с Гоголем.

В своё время Глеб Успенский писал о главном всеохватывающем и всепроникающем начале жизни - о власти земли. У Успенского понятие «власть земли» раскрывается и как особый характер отношений с природой, так что слово «земля» по сути оказывается синонимом слова «природа». Такие отношения зиждутся на особом характере труда - земледельческом. В качестве одного из главных аргументов Успенский привел поэзию Кольцова как поэта земледельческого труда: «Поэзия земледельческого труда - пустое слово. В русской литературе есть писатель, которого невозможно иначе назвать, как поэтом земледельческого труда - исключительно. Это - Кольцов».

Именно идея такого труда стала главной идеей поэзии Кольцова. Есть у Кольцова стихотворение, которое, может быть, наиболее полно выражает такую «идею» земледельческого труда. Это многими поколениями заученная, прославленная «Песня пахаря». «В целой русской литературе едва ли найдется что-либо, даже издали походящее к этой песне, производящее на душу столь могучее впечатление», - писал Салтыков-Щедрин.

Ну, тащися, сивка,

Пашней, десятиной,

Выбелим железо

О сырую землю.

Красавица зорька

В небе загорелась,

Из большого леса

Солнышко выходит.

Кольцовский герой представляет весь трудовой процесс в целом. Что такое сама эта картина труда в «Песне пахаря»? Вроде бы пахота? Вроде бы сев? И молотьба? Все сразу.

Потому что пахарь есть и сеятель, и сборщик урожая.

Весело я лажу

Борону и соху,

Телечу готовлю,

Зерна насыпаю.

Весело гляжу я

На гумно, на скирды,

Молочу и вею…

Ну! Тащися, сивка!

Пахарь пашет, но знает, как будет сеять. И знает не отвлеченным умом, как будет собирать посеянное, жать, молотить. Он идет по пашне, но видит гумно и скирды. Он трудится на пахоте, а думает об отдыхе. И не в конце пройденной борозды, а в конце всех работ:

Заблестит наш серп здесь,

Зазвенят здесь косы;

Сладок будет отдых

На снопах тяжелых!

В «Песне пахаря» - не просто поэзия труда вообще, это поэзия труда одухотворенного, органичного, носящего всеобщий, но не отвлеченный характер, включенного в природу, чуть ли не в космос.

Несущий духовное начало, сам труд радостен и весел: «Весело на пашне… Весело я лажу… Весело гляжу я…» Труд этот органично связан с природой, потому что природа одухотворенная ощущается тоже как организм. Образы здесь поражают почти детской непосредственностью - уже в двадцатом веке Бунин рассказывал о том, как Чехов восторгался определением: «Море было большое». Эпитет восхитил утонченных литераторов своей абсолютной безыскусностью и непосредственностью. У Кольцова такой «детский» эпитет совершенно естественен:

Красавица зорька

В небе загорелась,

Из большого леса

Солнышко выходит.

Благодатно и животворно действует на душу эта тихая песня; она заставляет любить и творца ее и всю эту толпу трудящихся, о которых в ней говорится. Чувствуется сколько силы и добра посеяно в этой толпе, сколько хороших возможностей заключает она в себе!

Все стихотворения Кольцова, для которых предметом послужил упорный труд поселянина, дышат тою же грустной симпатией к трудящемуся, тою же любовью к природе. Возьмем, например, песню «Урожай».

И с горы небес

Глядит солнышко,

Напилась воды

Земля досыта.

На поля, сады

На зеленые, Люди сельские

Не насмотрятся:

Люди сельские

Божьей милости

Ждали с трепетом

И молитвою.

У Кольцова нет пейзажей. У него сразу вся земля, весь мир. Здесь одним взглядом охвачено всё сразу: поля и горы, солнце и тучи, гроза и радуга, «все стороны света белого» - зрелище космическое.

Все живет в этом целостном, не раздельно, не порознь ощущенном мире. Картина эта одухотворена, очеловечена. Но предвзятых сравнений с миром человека нет. Этот мир живет сам по себе, не только одушевленно, но и задушевно:

Туча черная

Понахмурилась,

Что задумалась,

Словно вспомнила

Свою родину…

И мы верим такому восприятию, потому что оно не авторское только, но закреплено в формах, выработанных вековечным народным сознанием людей, ощущавших родство с этим миром, чувствовавших себя частью космоса. Их «думы заветные» пробуждаются «заодно с весной», вместе с природой. Потому же, хотя стихотворение названо «Урожай», речь в нём идет не только об урожае, а обо всем земледельческом цикле, включенном в природный цикл, ибо работа людей прямо совпадает с «работой» природы и является её частью.

Везде человек на первом плане; везде природа служит ему, везде она его радует и успокаивает, но не поглощает, не порабощает его. Тем именно и велик Кольцов, тем и могуч талант его, что он никогда не привязывается к природе для природы, а везде видит человека, над нею парящего. Такое широкое, разумное понимание отношений человека к природе встречается едва ли не в одном Кольцове.

Герои Кольцова - люди почвы. Они укреплены в труде, в природе, в истории. Вот в чем определены их сила и мощь. В стихотворении «Косарь» герой знает свою родословную:

У меня ль плечо -

Шире дедова;

Грудь высокая -

Моей матушки.

На лице моем

Кровь отцовская

В молоке зажгла

Зарю красную.

Мать, отец, дед… Но по сути, родословная того же косаря намного шире непосредственного его рода, его собственной семьи. Потому герой Кольцова лишены имен. В данном стихотворении просто Косарь. Привычный народный оборот «кровь с молоком» стал образом. Само богатырство героев Кольцова природное. Но это потому, что они трудятся уже даже не на природе, а как бы в самой природе. Таково богатырство Косаря, проявляющегося в труде. Сама степь, в которую уходит Косарь и которую он косит, без конца и без края.

У Кольцова своя география - его степь чуть ли не вся земля:

Ах ты, степь моя,

Степь привольная,

Широко ты, степь,

Пораскинулась,

К морю Черному

Понадвинулась!

Но этот масштаб есть и определение человека, пришедшего к ней «в гости», идущего по ней, почти как сказочный богатырь:

Раззудись, плечо!

Размахнись, рука!

Ты пахни в лицо,

Ветер с полудня!

Освежи, взволнуй

Степь просторную!

Зажужжи, коса,

Как пчелиный рой!

Молоньей, коса,

Засверкай кругом!

Под стать Косарю его любимая. Тем - то, что «под стать», она хороша и значима. И она определена вроде бы традиционно: «лицо белое», «заря алая».

Лицо белое -

Заря алая,

Щеки полные,

Глаза темные

Свели молодца

С ума-разума.

В «Косаре» трудится не только Косарь - мощно и вдохновенно работает сам поэтический язык. По окончании труда все умерено, всему возвращены реальные бытовые рамки:

Нагребу копен,

Намечу стогов;

Дает казачка мне

Денег пригоршни.

Бытовые, но не обытовленные. И потому оплата все же представляет как «денег пригоршни», как «казна» и даже как «золотая казна». Деньги у Кольцова всегда опоэтизированы: богатство, казна. В «Косаре»:

Ворочусь в село -

Прямо к старосте:

Не разжалобил

Его бедностью -

Так разжалоблю

Золотой казной!...

Песни Кольцова выражают стихии национальной народной жизни и народного национального характера, это очень синтетические песни, где эпос объединяется с лирикой и часто переходит в драму. Мне очень нравится знаменитое стихотворение «Хуторок». Сам Кольцов назвал «Хуторок» русской балладой. Многое здесь идет от песни и объединяет «Хуторок» с нею:

За рекой, на горе,

Лес зеленый шумит;

Под горой, за рекой,

Хуторочек стоит.

Сам пейзаж Кольцова предельно прост, не детализирован, не прописан. В него не вглядываются, в него не вживаются - в нем живут.

И герои в «Хуторке» песенно однозначны: просто «молодая вдова» и «рыбка», «купец», «удалой молодец» - претенденты на нее - соперники. «Хуторок» являет по сути «маленькую оперу», потому что в основе его лежит подлинно драматическая ситуация с гибелью героев, хотя рассказа о самой этой гибели, об убийстве нет. Дело не в убийстве самом по себе. Оно возникает на основе более широкой, очень русской, очень национальной. Вот почему Кольцов отделяет «Хуторок» от драм и называет русской балладой. Есть в этой «русской балладе» одно начало, одна стихия. Это разгул. Погулять, несмотря ни на что. Это слово здесь при каждом из них.

И рыбак:

Погулять, ночевать

В хуторочек приплыл.

И молодая вдова:

Завтра ж, друг мой, с тобой

Гулять рада весь день.

И купец:

А под случай попал -

На здоровье гуляй!

Слово не случайное. Это не вообще веселье, а именно гулянье «под случай» попавших русских людей - разгул вопреки всему: уговору, погоде, врагу. Это разгул, идущий под знаменем грозных роковых примет, совершающихся под знаком смерти, разгул погибельный.

Баллада «Хуторок», «Хуторок» - «драма», это и песня - лихая песня - взрыв. Музыка здесь плясовая, почти без распева. За это она мне и нравится. Песенность разлита в «Хуторке».

За рекой, на горе…

Под горой, за рекой…

В эту ночь - полуночь…

Хотел быть, навестить…

Обнимать, целовать…

Она и в отчеканенных пословичных, песенных формулах:

Горе есть - не горюй,

Дело есть - работай,

А под случай попал -

На здоровье гуляй!

А после того как драма совершилась и отошла, общая музыкальная песенная стихия продолжает звучать, живет даже многоточиями, не только заключающими, сколько продолжающими, уводящими в бесконечность:

И с тех пор в хуторке

Никого не живет;

Лишь один соловей

Громко песни поёт…

Кольцов велик именно тем глубоким постижениям всех мельчайших подробностей русского простонародного быта, тою симпатией к его инстинктам и стремлениям, которыми пропитаны все лучшие его стихотворения.

В этом отношении русская литература не представляет личности равной ему.

Кольцов выходит к нашему времени в его насущных и острых проблемах: национальное сознание в его связи с исторической, прежде всего народно-исторической традицией, деревня как мир, переживающий ныне колоссальную перестройку, природа и человек на новой основе выходящей к глобальному её ощущению… - все это, и многое другое, взывает к Кольцову. И все это так или иначе уже понимается или угадывается сейчас поэтами, многими и разными:

«…Убежден только в одном: пока жив русский язык, Кольцов живет наравне со «Словом о полку Игореве» и «Медным всадником»…»

(Павел Антокольский).

«Кольцов будет жить всегда, как Русь, как Есенин, поэт, немыслимый без Кольцова».

(Евгений Винокуров).

«…К 2068 году шире разрастется генеалогическое поэтическое древо, родоначальником которого был Кольцов… Через Есенина обратятся и к Кольцову, на которого в этом смысле работает время.»

(Вячеслав Шошин).

«Все это - и слезы тоски и одиночества, и ощущение русской удали, и молитвенный восторг перед красотой природы, перед тайнами мировоззрения - все было нужно душе, все необходимо. И все это я находил в стихах Алексея Кольцова».

(Александр Яшин).

Поэзия Кольцова обладает для читателей особой очевидностью. Небольшой объем творчества, ясность народно-фольклорной ориентации, внимание Жуковского, Пушкина, Вяземского, Одоевского, Белинского, Боткина, трагичность житейской судьбы «поэта-прасола» - все это обозримо, конкретно. Между тем именно вследствие всей этой очевидности, как оно и бывает в истории литературы, в связи с каким-то литературным явлением остаются вопросы, которые в свою очередь как бы само собой не нуждаются в разъяснении. Хотя на деле нуждаются.

«Лирическим чувствованием» проникнуто все творчество поэта: его раздумья о судьбах Родины, волнующие рассказы о четвероногих друзьях, прекрасное изображение лесов и степей. Теплом и светом согреты картины русской природы. Кольцов был блестящим мастером пейзажной лирики, подлинно вдохновенным певцом родной земли.

В стихах Васильева природа вся в вечном движении, в бесконечном развитии и изменении. Подобно человеку, она рождается, растет и умирает, поет и шепчет, грустит и радуется. В изображении природы он использует богатый опыт народной поэзии. Он часто прибегает к приему олицетворения.

Цветовая палитра создает не только зримую картину природы, но и настроение. Контрастные цвета несут настроение тревоги, беды. В цветовом образе - красном по белому предчувствуются беды.

У Кольцова есть натюрморты, в них живет душа природы. Многие цветные образы кольцовской поэзии проходят через все творчество, становясь яркими символами, иносказаниями, крылатыми выражениями.

Синий цвет имеет у него мистический оттенок. Издалека, из космоса, наша планета сине-голубая - основное ее цветовое содержание. Можно предположить, что синий цвет у Кольцова в соединении «несказанного» и нежного передает сакральный смысл. Страна, которую он любит, и есть для него земля обетованная, как бы глубоко ни погружалась она в небытие и какие бы чудища не разгуливали по ее поверхности.

Эпитеты, сравнения, метафоры в лирике А.Кольцова и П.Васильева существуют не сами по себе, не ради красоты формы, а для того, чтобы полнее и глубже выразить чувства поэта. Реальность, конкретность, осязаемость характерны для образного строя. Стремление к овеществлению образа - один из важных моментов своеобразия реалистического стиля.

Для Кольцова природа - это вечная красота и вечная гармония мира. Нежно и заботливо, без какого-либо внешнего нажима, природа врачует людские души, снимая напряжение неминуемых земных перегрузок. Живые, трепетные картины природы в стихах поэта не только учат нас любить и хранить мир земной красоты.

Они, как и сама природа способствуют формированию нашего миросозерцания, нравственных основ нашего характера, нашей совести и, более того, нашего гуманистического мировоззрения.

В поэзии П. Васильева мир человека и мир природы един и неделим. Отсюда мудрость прозрения, нравственная высота философской лирики поэта. Поэт прекрасно осознает ту непреложную истину, что отстранение человека от природы, а тем более конфликт с ней, приносит обществу непоправимый моральный урон и нравственный ущерб. Огромен диапазон мыслей и чувств, заключенных в тех стихах поэта, где природа едва ли не главный, основной герой. Понимание природы теснейшим образом связано с народной мифологией.

Завися от природы, человек старался подчинить ее себе умственно, поэтически, роднясь с ней духовно, приближая ее к себе. Все народные метафоры основаны на стремлении человека «приручить», «одомашнить» явления природных стихий, подчинить их путем уподобления простым, обиходным, осязаемым, близким вещам. Передача вселенского, общего через обиходное и простое, стала конструирующим началом образной поэтики А. Кольцова. Туча, снег, метель, пурга, солнце, луна, месяц, зарево, небо, звёзды и целые созвездья - все познается через предметы, до которых можно дотронуться рукой.

В ориентации А. Кольцова и П. Васильева на народную мифологию есть еще одна важнейшая закономерность. Изначальные представления об окружающем служили часто лишь отправными точками, которые помогали им выстроить свой поэтический мир. Пейзаж нередко создавался по законам народной поэтики, но «психологизация» пейзажа, то есть выражение душевных чувств, вызванных соприкосновением с природой, проходила уже по законам собственного творчества.

Обычные для народной лирики «психологические параллелизмы» играют в творчестве Кольцова меньшую роль, чем найденные им самим способы лирической интерпретации образа. И отнюдь не всегда символические значения деревьев, птиц и цветов, принятые в народной поэзии, ассимилируются в его стихах: очень часто он придает объектам природы свой смысл и свою индивидуальную лирическую окраску. Эта лирика чарует нас своими красками, волнует своей музыкой.

Изображение человека в общении с природой дополняется у Кольцова любовью ко всему живому. В таком взгляде были отголоски древнего представления о человеке, природе, надолго удержавшегося в сознании крестьянства.

Одним из таких вопросов в связи с Кольцовым остается вопрос о его конкретной художественной традиции в поэзии, о реальном контексте этой традиции. Ни одна работа о фольклорных началах в русской поэзии не обходится без имени А.В. Кольцова.

Значимость произведений А. Кольцова определяется позицией лирического «я», со всей окружающей стихией бытия. С другой стороны, природная сущность - не фон, не второстепенный элемент общей композиции. Они - духовное пристанище поэта.

Характерные мотивы творчества Кольцова опираются на устно-поэтическую народную традицию. Фольклорное начало отчетливо просматривается уже в первых стихах. Некоторые из них целиком построены на традиционно-песенном материале. С другой стороны, налицо оригинальность поэта: в тексте появились новые содержательные подробности, а поэтические строки принимали строгие ритмические очертания.

В дальнейшем Кольцов создает произведения, совершенно отличающиеся по жанру от своих первоисточников - народных песен. Это было вызвано его стремлением к самостоятельному осмыслению народнопоэтического материала. В конечном итоге именно данная тенденция обусловила оригинальность и многообразие лирических интонаций поэтов.

Еще Пушкин обращал внимание русских писателей на народное творчество с тем, чтобы они лучше могли увидеть «свойства русского языка». Кольцов был наделен редким талантом видеть и чувствовать эти свойства.

Воспринимая и творчески осмысливая исторически сложившиеся особенности русской речи, Кольцов в то же время широко использовал современный разговорный язык, справедливо полагая, что он в гораздо большей степени может помочь в установлении того внутреннего контакта с читателем, которого поэт настойчиво добивался. Кольцова весьма привлекала современная ему лексика. Она властно проникла в его стихи Кольцов А.В. и русская литература. - М.: Наука, 1988. .

Его поэзия является типичной поэзией «открытого стиля». Первейший признак поэзии Кольцова состоит в том, что принято обозначать словами: «как птица поет». Есть ощущение непосредственности, как бы граничащей с бесформенностью, а то и переходящей в нее:

Не на смерть иду,

Не хоронишь меня.

На полгода всего

Мы расстаться должны;

Есть за Волгой село

На крутом берегу:

Там отец мой живет,

Там родимая мать

Сына в гости зовет;

Я поеду к отцу,

Поклонюся родной...

Главное здесь - прямое чувство. Вообще сила чувства, кажется, безраздельно царит в стихотворениях Кольцова, определяя собой все; в этом смысле его поэзия является эталоном того, что для Л.Толстого как теоретика было всеобщим критерием творчества («выражение чувства»). Чувство это совершенно цельно, оно словно бы ведет за собою и мысли, и образы, будь то воспоминание о любви к милой, апофеоз крестьянскому труду или картина трагического леса, символизирующая смерть Пушкина. Следует, однако, заметить, что «безраздельная эмоциональность», «нерассуждающая стихия»

Кольцова вообще-то не абсолютны. Мало того, по-своему условны. Это та сфера, аура, в которую у Кольцова погружено все остальное, потому что Кольцов по сути многих своих образов - поэт мысли, но особой «мысли сердца», но настолько собирательной и широкой, что она словно бы и отсутствует как именно мысль. А присутствует как целый мир, как глобальные открытия, ведомые мощью чувства:

Красным полымем

Заря вспыхнула;

По лицу земли

Туман стелется...

На гумнах везде,

Как князья, скирды

Широко сидят,

Подняв головы...

(«Урожай», 1835)

Любимые образы Кольцова - лес и степь. В них средняя Россия предстает в своем и широком, глобальном, и сугубо конкретном обличье... Степь господствует; но в ответственный момент является образ леса - могучего, полного прямой тайны (стихотворения «Удалец», «Хуторок», «Домик лесника», «Русская песня», и, наконец, «Лес» как таковой, посвященный Пушкину). Чаще всего лес и степь выступают как образы-маяки во взаимодействии, причем в пределах одного произведения:

Ты не пой, соловей,

Под моим окном;

Улети в леса

Моей родины!..

(«Песня», 1832)

Аналогично в стихах «Удалец» (1833), «Молодая жница» (1836), «Вторая песня Лихача Кудрявича» (1837), «Разлука» (1840), «Русская песня» и др. И во всем этом заключается мощная мысль, влекомая чувством. Чтобы яснее проиллюстрировать этот тезис, можно вспомнить стихи Кольцова, в которых философско-поэтическая мысль «согрета» эмоциональным порывом; таких стихотворений не так уже мало:

В душе человека

Возникают мысли,

Как в дали туманной

Небесные звезды...

(«Поэт», 1840)

Так этот образ получает в поэзии Кольцова жизненную правдивость, художественную убедительность, полноту, яркость и живость.

Часть эпитетов - определений занимает постпозицию по отношению к слову «степь» и тем самым актуализируется, что значительно усиливает их экспрессивность. И в результате образ становится глубже, художественно достовернее, а речь приобретает плавность, песенную напевность. Этому способствует и тот факт, что ни один из эпитетов не повторяется в том же значении, несмотря на то, что повторы как художественный прием в общем-то характерны для поэтического стиля А.Кольцова.

В кольцовских стихах о степи преобладают предложения сложных и осложненных структурно - семантических типов и почти не встречаются простые предложения, что так не похоже на народные традиции «деревенского» образотворчества, в которых отдается предпочтение именно простым конструкциями.

Найденную однажды удачную заставку поэт стремится использовать по возможности полнее, лежащее в ее основе сходство каких-либо сторон предметов или явлений переносится одно на другое, порождает все новые и новые ассоциации, понятные лишь тогда, когда в памяти удержалась сама заставка.

Заставка для Кольцова - лишь необходимое условие для образотворчества, первая его ступень, ведущая к глубокому поэтическому познанию окружающего мира. Поэтому заставок в поэзии поэта гораздо меньше, чем созданных на их основе новых поэтических образов. И в этом - одна из особенностей взаимосвязи поэта с устным народным творчеством. Нередко он берет из фольклора уже готовые заставки и творит из них оригинальные образы.

Россия была не только самой сильной, может быть, единственно сильной любовью Кольцова, Россия была тем цементирующим раствором, на котором он «замесил» свою эстетику. Вне России не было ничего: ни стихов, ни жизни, ни любви, ни славы. В ней все, без нее - ничего. Можно всеми обычными человеческими привязанностями поступиться, от всего отказаться. Только не от нее - тогда начнется хаос. Словом, вне России Кольцов не мыслил себя никогда, но сначала чувство родины было почти неосознанным, детским и безмятежным, счастливым врожденной причастностью к ее корням и истокам - к ее природе. Оно было почти животным в своей неизреченности.

Открытость стиля, напор, размах, главенство чувства и т.д., которые мы обнаруживаем у Кольцова, являются кардинальными. Даже и ключевые слова у него носят следы этого: буйство, удаль и т.п.

Тяжелей горы

Темней полночи

Легла на сердце

Дума черная!

Образы А.Кольцова открыты, эмоциональны и живописны, нацелены на тайную музыку мира как его высокую, цельную гармонию. С другой стороны, они могут быть скрупулезно вещественны и эмпиричны:

И под лавкой сундук

Опрокинут лежит;

И, погнувшись, изба,

Как старушка стоит...

Но это скорее исключение, подтверждающее общие тенденции. В русской традиции, что прямо сориентирована на фольклор и на классику, есть, как известно две духовно-стилевые линии - строго реалистичная и романтическая. С последней во многом связан А. Кольцов. На его причастность к романтизму обращали внимание Пушкин, Белинский, Жуковский, Вяземский, Вл. Одоевский.

С именем Кольцова в определенной степени связан всплеск неоромантических настроений в русской поэзии Кольцов А.В. Никитин И.С. Поэзия. - Воронеж: Центрально-Черноземное книжное издательство, 1989..

Свободно-романтические музыка, напев, плавность мира, его разноцветие, красочность, общая живописность, приятие и любовь ко всему живому, и ощущение черной бездны как рока и трагедии, преодолеваемых мировым светом, солнцем, полнейшая свобода и раскованность высказывания при тайном соблюдении гармонической формы, никогда не превращающейся в оковы, торжество «буйного» чувства и светлого разума, обретших единство исходное, изначальное, контрастность и яркость, неспешность и резкость, космизм и филиграннейшая конкретность - все эти черты предельной творческой свободы, свойственной высокому романтизму, черты одновременно типологические и пронзительно индивидуальные, строгие и непринужденные присущи Кольцову в высшей степени.

На лице моем

Кровь отцовская

В молоке зажгла

Зорю красную.

Кудри черные

Лежат скобкою;

Что работаю -

Все мне спорится...

В края дальние

Пойдет молодец:

Что вниз по Дону,

По набережью,

Хороши стоят

Там слободушки!

Степь раздольная

Далеко вокруг Кольцов А.В. Полное собрание стихотворений. - М.: Просвещение, 1988. .

Образно-словесная фактура вся в пределах одной атмосферы: золотой, черный, красный, синий, удаль, молодец, степь, лес, небо, конь, косарь и коса, хмель, радость, черная туча, тоска-беда-горе... Интонации соответственны. Для примера можно проследить единство различных мотивов на разных уровнях глубины образа.

Для поэзии Кольцова характерно открытое чувство трагедии мира при всем его светлом торжестве и радости - чувство, свойственное высокому романтическому творчеству. Оно связано с ощущением рока и иных неведомых объективных сил; оно же - от истории родных мест всей этой срединной, южной России с ее тысячелетней трагедией. Грандиозные образы родятся лишь на трагедии. Иное дело, что самой трагедии для него мало; что высокий свет мировоззрения вступает в борьбу с черной, серой бездной. Но без нее нет правды. Исторический Север стал, с его тихой пуританской жизнью, держателем устоев, хранителем и самой культуры; трагический Юг - это размах, «вдрызг», «бездна», всесветность доли и поражения. И на всем - свет и величие судеб мира.

Стих «удалых», «раздольных» образов Кольцова - в ощущении одновременных радости и «надрыва» мира, в осознании мощи и силы духовного, исторического, космического противоборств, отражаемых одно в другом непрерывно:

Разойдусь с бедою -

С горем повстречаюсь...

(А. Кольцов.)

Обращает на себя внимание пронзительная цветовая рельефность, живописность южной романтической поэзии. Безудержная южная стихия, поддержанная резким солнцем и «синим ветром», зноем, красками, яркостью самой природы, не позволяет поэту ни аскетизма, ни просто сдержанности:

На лице моем

Кровь отцовская

В молоке зажгла

Зорю красную...

(А. Кольцов.)

Музыка, гулкий ритм, напев господствуют в его стихах. А.Кольцов - из тех, кто хранит секрет: одновременно предельно резкого и предельно плавного, музыкального и напевного.

Ритмические эксперименты великих поэтов - М.Ю. Лермонтова, Тютчева, А.А. Фета по смелости не идут в сравнение с тем, что сотворил Кольцов и что так и названо - «кольцовский стих» за невозможность ввести это в общепринятую профессионально каноническую систему. Как известно, этот стих можно трактовать как «анапест + ямб», а при искусственном скандировании - как хорей. Но эти конкретные признаки не дают представления о тех предельной интонационно-напевной свободе, размахе, удали, которые дает этот мощный стих:

Раззудись, плечо!

Размахнись, рука!

Ты пахни в лицо,

Ветер с полудня...

При этом мы знаем, что Кольцов непринужденно владел каноническим ямбом (многие стихотворения, особенно ранние), а также простым анапестом («Глаза», 1835), хореем («Разлука», 1840) и т.д.; но, конечно, истинный его триумф - это его знаменитый логаэдический дольник, проложивший дорогу многим другим поэтам. Виртуозные мелодические ходы, признак музыкально-ритмической свободы, есть в стихах Кольцова и помимо самой его гениальной фольклорно-личностной схемы. Например,

Не родись богатым,

А родись кудрявым:

По щучьему велению

Все тебе готово Кольцов А.В. Полное собрание стихотворений. - М.: Просвещение, 1988. .

Общечеловеческое в его стихах и песнях непременно преломлялось сквозь специфически крестьянское. Своеобразные отношения установились у крестьянских художников с большой литературой. Они уже не называли себя самоучками, наоборот, их поэтическая мысль и архитектоника стиха оказались на уровне самых высоких достижений русской поэзии.

П.Васильев - это стихи, идущие от жизни, от знания крестьянского быта. Главное место в них занимает реалистическое изображение деревенской жизни. Значимость лирики состоит в том, что в ней чувство любви к родине всегда выражается, не отвлеченно и риторично, а конкретно в зримых пейзажных образах.

Чего душа хочет -

Из земли родится;

Со всех сторон прибыль

Ползет и валится...

Наслаждаясь природой, вживаясь в нее, поэт возвышается до философских раздумий о смысле жизни, о закономерностях бытия. В этой области творчества Кольцов также самобытен, как и в других: отвлеченные понятия у него всегда получают вещественное выражение, образы не теряют пластичности, в стихах отчетливо звучит авторский голос.

Особенно значительны философские размышления поэта о жизни и смерти, о человеческой судьбе, о переходящем и вечном в земном существовании.

А. Кольцов пришел в литературу как глубоко лирический поэт, все творчество которого было посвящено одной главной теме - теме Родины. Характерное для устного народного творчества ощущение кровной связи с природой, порожденное ежедневным общением с ней крестьянина, его зависимостью от нее, пронизывает всю лирику поэта. Вот отчего она и сегодня так волнует нас.

Мысль о том, что человек является частью природы, что он с ней кровно связан, выражена в стихотворениях Кольцова через всю образную систему, через саму поэтику. Природа в его стихах, как и в народном творчестве, чувствует по-человечески, а человек ощущает себя деревом, травой, рекой, лугом.

В картинах родных мест, созданных Васильевым в последние годы жизни, почти полностью главенствует печальный зимний пейзаж. В своем творчестве поэт как бы пребывает в двух временах. Свое состояние, свои чувства его герой нередко отождествляет с каким - либо видением холодного зимнего пейзажа. Картины зимней стужи и безлюдья как нельзя более подходят для обрамления его мыслей. Они связаны единой тональностью, достигаемой метрической замедленностью схожестью лексики и звукозаписи. Существенно также проследить изменения, происходящие в выборе поэтом красок.

По совершенству формы, неожиданной красоте сравнений, музыкальности, безупречности вкуса лирические стихи Кольцова, посвященные родине, отчему дому, родной красоте природы, рассказывающие о душевной печали, нисколько не уступают его более ранним произведениям. Отличаются же они, прежде всего красками, колоритом, звучания слова. И вместе с тем лирика Кольцова последних лет несет в себе мотивы, весьма далекие от успокоения.

Гораздо важнее в лирике Кольцова не та историческая аналогия, которая присутствует в его произведениях, более существенно то, что поэт увидел народную Россию стоящей на грани глубочайших социальных и исторических преобразований, и от нее ощутил глубокую личную зависимость. И ощутил так сильно, что уже никогда с этим ощущением не расставался.

Творения Кольцова и Васильева были и есть глубочайшими воплощениями духовной жизни русского народа и русского человека, - а значит, прообразами собственной духовной жизни.

Поэзия Кольцова - источник глубоких раздумий над многими социально-философским проблемам: деревня и город, жизнь и смерть, государство и народ, народ и отдельная личность.

Первые публикации стихов Кольцов открыли читателю очарование и волшебство среднерусской природы, сокровенный мир лирического героя, у которого место любимой заняла Родина. В русской поэзии, столь богатой шедеврами пейзажной лирики, появился новый певец, звонкий и чистый голос которого далеко разнесся над печалью полей.

Поэзия А. Кольцова и П. Васильева во многом перекликается между собой, но тема природы, проходит через все творчество и одного, и другого поэта.

Поэзия А. В. Кольцова как будто бы неожиданна для 30-х годов XIX в., но вместе с тем и закономерна, так как свидетельствует о процессе демократизации русской культуры. Кольцов воспитывался в провинциальной (воронежской) мещанской среде, образования не получил и был самоучкой в прямом и точном смысле этого слова, т. е. учился сам, всю жизнь, без чего, разумеется, не смог бы стать настоящим поэтом.

Необычным был путь Кольцова в литературу, необычным для того времени были и содержание, и форма его стихов. С Кольцовым в русскую литературу входил народ - не только как объект изучения, изображения, восхищения и т. д., но как субъект, как творец, создатель эстетических ценностей. Не случайно так приветствовали, так исключительно высоко ценили смысл и значение стихов Кольцова русские революционные демократы. считал, что «после имени Лермонтова самое блестящее поэтическое имя современной русской поэзии есть имя Кольцова.

В раннем творчестве Кольцова отразилось то увлечение философской проблематикой, которое было характерно для поэзии 30-х годов. В его «думах» выражены глубокие размышления молодого поэта о смысле человеческой жизни, тайнах, которыми полна история человечества. Но в полной мере талант Кольцова проявился в его песнях. Жанр народных песен был известен и ранее, например, в творчестве Дельвига. Однако при разработке этого жанра поэты нередко ограничивались лишь использованием отдельных фольклорных мотивов или внешней стилизацией, У Кольцова же передовых современников привлекала органическая народность его песен, в которых воспевались крестьянский труд, чувства и мысли крестьян-тружеников. Впервые в литературе так поэтически были выражены радость человеческого труда на земле, то глубокое удовлетворение, которое приносит крестьянину слияние с природой, упоение трудом как источником жизни, радости, счастья. Физическая и нравственная красота любимых героев Кольцова есть выражение их духовного величия, той жизненной прочности, уверенности, которые были необычны для русской литературы тех лет. Труд для Кольцова и его героев - мерило ценности человека, основа представлений о прекрасном и нравственном. Но речь идет именно о свободном труде. Только при этом условии возможно проявление тех прекрасных черт, которыми отличаются крестьяне в поэзии Кольцова.

Поэт не закрывает глаза на горе и бедность, разорение и нищету крестьян. Достаточно вспомнить только названия некоторых стихотворений: «Горькая доля» (1837), «Доля бедняка» (1841) и др. Используя традиции народной лирики, Кольцов многие свои песни пишет от женского лица, создавая в ряде случаев трагический образ молодой крестьянки, выданной замуж против ее воли. В стихотворении «Ах, зачем меня…» (1838) слышится, как писал Белинский, «раздирающая душу жалоба нежной души, осужденной на безвыходные страдания». И все же талант Кольцова проявился прежде всего в тех его песнях, где раскрыты представления о вольной и свободной жизни его героев, показанных в органическом слиянии с природой. Именно поэтому природа для Кольцова не пассивный фон и даже не просто арена трудовой деятельности человека, а активный соучастник человеческого труда; она полна движения, живет самостоятельной жизнью, что подчеркивается целой системой поэтических метафор-олицетворений.

Может показаться странным , что в стихах Кольцова даже не упоминается крепостное право. Между тем это входило в замысел поэта. Разумеется, он очень хорошо знает о тех тяжелых условиях, которые способны лишь исказить здоровую, сильную и в основе своей прекрасную натуру его героев. Однако поэт часто сознательно игнорирует эти условия, что было своеобразной формой отрицания крепостничества, помещичьей эксплуатации и т. д. Он создает не идеализированный мир, а мир идеальный. Таким же путем шел в «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Для Кольцова чрезвычайно важно было показать, что герой его - свободный человек, «хлебопашец вольный» и что только поэтому он так уверенно, так прочно стоит на земле.

В русской поэзии 30-х годов с характерными для нее мотивами разочарованности, тоски, даже отчаяния ворвался свежий голос человека, не побоявшегося вступить в бой с судьбой и уверенного в победе («Дума сокола», 1840). Нигде и никогда у Кольцова не звучат нотки сентиментальной жалости или барской снисходительности. Его герои, осознающие свое право на разумную и светлую жизнь, изображены как люди, способные глубоко мыслить и тонко чувствовать, рвущиеся на широкий и вольный жизненный простор. Эти тенденции проявляются и в разработке Кольцовым традиционных для устного народного творчества семейно-бытовых мотивов. Его песни проникнуты поэзией земной любви, радости, счастья, противопоставленной серости прозаических будней. Здесь нет ничего общего с традициями «легкой поэзии» Батюшкова и его последователей с проявляющимися у них порою элементами книжности, некоторой «вторичности» чувств. Герои Кольцова обнаруживают подлинную искренность, душевную красоту, свежесть и непосредственность в выражении интимных переживаний. Широкое распространение получило мнение о реалистической природе лирики Кольцова. Однако обращение к народной жизни, т. е. объект изображения, не дает еще представления о методе изображения. Кольцов, конечно, создает типические образы своих героев, но это романтическая типизация. Известно важное методологическое указание Ф. Энгельса о том, что в реалистическом искусстве «каждое лицо - тип, но вместе с тем и вполне определенная личность, «этот», как выражается старик Гегель» (из письма к М. Каутской 26 ноября 1885 г.). По тонкому наблюдению Н. Н. Скатова, у Кольцова всегда «в стихах выступает не этот человек, не этот крестьянин, не эта девушка, как, например, у или даже у Никитина, а вообще человек, вообще крестьянин, вообще девушка». Поэтому и картины природы у него предельно обобщенные:

• Красным полымем
• Заря вспыхнула;
• По лицу земли
• Туман стелется.
• («Урожай», 1836)

Теснейшая связь творчества Кольцова с миром устного народного творчества несомненна, но в фольклоре он использует не «букву», а «дух», не подражает тем или иным фольклорным жанрам, а творчески развивает и обогащает лучшие традиции народной поэзии. Таким же путем шли

Художественное своеобразие Кольцова с особенной силой обнаруживается в его пейзажной живописи. В его стихотворенияхприрода неотделима от людей и от их труда, от повседневных человеческих забот, радостей, печалей и дум.

По словам Салтыкова-Щедрина, тем и «велик Кольцов, тем и могуч талант его, что он никогда не привязывается к природе для природы, а везде видит человека, над нею парящего».

Созданные Кольцовым картины родной земли свежи и новы. «Красавица зорька В небе загорелась» («Песня пахаря»), а зреющая рожь «Дню веселому улыбается» («Урожай»). В стихотворении «Что ты спишь, мужичок?..» (1839) Кольцов находит неповторимые краски для описания поздней осени:

Ведь уже осень на двор

Через прясло глядит...

— и русской деревенской зимы:

Вслед за нею зима

В теплой шубе идет,

Путь снежком порошит,

Под санями хрустит.

Кольцов умеет по-своему сказать и о привольной русской степи. Читая стихотворение «Косарь» (1836), кажется, видишь всю ее бескрайнюю ширь, дышишь запахом ее трав и цветов. Для кольцовского косаря она не только просторна, но и как-то по-особенному радостна и светла:

Ах ты, степь моя,

Степь привольная,

Широко ты, степь,

Пораскинулась...

В стихотворении «Урожай» (1835) медленно надвигающаяся туча темнеет, растет, «ополчается громом, бурею, огнем, молнией», и тут же как бы после минутного затишья она

Ополчилася —

И расширилась,

И ударила,

И пролилася,

Слезой крупною...

В этой строфе, состоящей почти из одних глаголов, самый ритм и подбор звуков (прежде всего звонких согласных «р» и «л») немало способствуют изображению мощных раскатов грома и хлынувшего дождя. Особенно большую динамичность, широту, силу придает глаголам стоящий перед ними звук «и».

Одной из особенностей поэтического мастерства Кольцова является точность, конкретность, почти зрительная ощутимость изображения при исключительной экономичности, лаконичности художественных средств. Органически восприняв народно-песенную речь, поэт выработал свой отвечающий теме стиль, свою образность, свой особый голос.

Кольцов добивается свежих и точных слов (в смысле передачи определенного психологического состояния), сравнений и метафор, родственных самому духу народно-песенного творчества. Эта особенность реалистической поэтики Кольцова ярко проявляется в песне «Доля бедняка» (1841), где автор сумел просто и вместе с тем совершенно по-новому передать скрытую от взоров людей горечь переживаний крестьянина-бобыля:

Из души ль порой

Радость вырвется, —

Злой насмешкою

Вмиг отравится.

Речевые элементы, которые непосредственно идут из фольклора («И сидишь, глядишь, Улыбаючись; А в душе клянешь Долю горькую!»), у поэта естественны и художественно оправданы.

Самобытное мастерство мы видим и в инструментовке, мелодике, метрике и ритмике кольцовских стихов. Широко применяемые Кольцовым пятисложник и трехстопный ямб с дактилическими окончаниями, внутренние рифмы, повторы и аллитерации придают его стихам отмеченные уже выше смысловую выразительность и музыкальность.

И когда вчитываешься, например, в песню «Не шуми ты, рожь...», то ясно видишь, что даже самый размер ее очень подходит к тому горестному настроению, которым исполнено это стихотворение:

Тяжелей горы,

Темней полночи

Легла на́ сердце

Дума черная!

Не менее выразительна и такая кольцовская песня как «Последний поцелуй». В ее инструментовке обращают на себя внимание первая и вторая строки, где хорошо слышатся звуки «л», «п» («поцелуй, приголубь, приласкай»), третья и четвертая — с выделяющимся в них звуком «р» («Еще раз, поскорей, поцелуй горячей»).

Обнаруживаются также повторения слов и внутренние рифмы («Не тоскуй, не горюй, Из очей слез не лей»). Все это придает лирической интонации песен Кольцова музыкальность, которую так высоко оценил М. Балакирев, написавший на слова этого стихотворения свой известный романс. По отзывамЦ. А. Кюи, романс представляет совершеннейший образец слияния музыки с текстом в одно гармоническое целое.

Вообще следует отметить, что Кольцов сыграл исключительную роль в развитии отечественной музыкальной культуры. Его строки вдохновили на создание замечательных творений таких композиторов как Глинка, Варламов, Гурилев, Даргомыжский, Балакирев, Римский-Корсаков, Мусоргский, Рубинштейн, Рахманинов, Гречанинов, Глазунов и др.

Кольцов обогатил нашу поэзию безыскусственной русской речью. Избегая каких-либо нарочитых «красивостей», он вносит в свои стихи обычные слова, взятые из живого народного языка, придавая им особый поэтический колорит. По определению Белинского, в песни Кольцова «смело вошли и лапти, и рваные кафтаны, и всклокоченные бороды, и старые онучи — и вся эта грязь превратилась у него в чистое золото поэзии» (9, 534).

Используя разговорную речь крестьян, Кольцов тщательно отбирает в ней самое типичное, что помогает ему ярче выразить чувства и мысли народа, правдиво показать жизнь простолюдинов. Во «Второй песне Лихача Кудрявича» (1837) читаем:

Кафтанишка рваный

На плечи натянешь,

Бороду вскосматишь,

Шапку нахлобучишь,

Тихомолком станешь

За чужие плечи...

Для Кольцова чрезвычайно характерно частое употребление уменьшительно-ласкательных речевых форм, которые в наибольшей степени соответствуют народному стилю:

Пала грусть-тоска тяжелая

На кручинную головушку...

Ты возьми мою кручинушку...

Типичны для песен Кольцова пословицы и поговорки, органически вкрапленные в речь его лирического героя. Например, в «Горькой доле» (1837):

Без любви, без счастья

По миру скитаюсь:

Разойдусь с бедою —

С горем повстречаюсь!

Значение Кольцова в истории отечественной литературы определяется нерасторжимой связью его с народом, которая, по мнению Белинского, нашла яркое выражение в художественномвоспроизведении поэтом крестьянского быта и особенностей характера, склада мыслей и чувств простых русских людей. Именно эти важнейшие стороны кольцовского творчества оказали наиболее плодотворное воздействие на русскую поэзию.

Опираясь на литературно-эстетическую концепцию Белинского, революционные демократы 60-х гг. рассматривали поэтическое наследие Кольцова в соответствии с выдвинутыми эпохой новыми и повышенными требованиями всестороннего отображения жизни в существенных ее проявлениях.

Добролюбов в первых же высказываниях о Кольцове (1858) определяет его как поэта, который по самой сущности своего дарования был близок к народу. Вместе с тем критик прямо и, пожалуй, даже чрезмерно категорически указывал на недостаточную связь кольцовских произведений с общественно-политической проблематикой.

По убеждению Добролюбова, «Кольцов жил народной жизнью, понимал ее горе и радости, умел выражать их. Но его поэзии недостает всесторонности взгляда; простой класс народа является у него в уединении от общих интересов...».

Добролюбов смог выделить и высоко оценить ту «реальную здоровую» сторону стихотворений Кольцова, которую, по словам критика, необходимо было «продолжить и расширить». Добролюбов подчеркнул нерасторжимую связь передовой русской поэзии с кольцовскими традициями. О значении этих традиций для русской литературы писал и Салтыков-Щедрин: «Весь ряд современных писателей, посвятивших свой труд плодотворной разработке явлений русской жизни, есть ряд продолжателей дела Кольцова».

Художественное наследие Кольцова было особенно дорого Н. А. Некрасову. Говоря о Кольцове как о действительно самобытном поэте, он ставил его в один ряд с величайшими нашими поэтами — Пушкиным, Лермонтовым, Жуковским, Крыловым.

В творчестве Некрасова нашла дальнейшее продолжение введенная в поэзию Кольцовым тема труда. Некрасов придал ей ту политическую остроту, какой недоставало Кольцову. Некрасову был несомненно близок выраженный в песнях Кольцова народный взгляд на физическую и духовную красоту трудящихся людей.

Опытом Кольцова было во многом подготовлено и обращение Некрасова к фольклору, к живой разговорной речи крестьян. Некрасова в какой-то мере можно считать продолжателем Кольцова и в области стихосложения. Весьма показательна в этом отношении поэма «Кому на Руси жить хорошо», в которой широко применяется идущий от Кольцова преимущественно трехстопный ямб с дактилическими окончаниями.

Традиция Кольцова ощутима и в творчестве поэта некрасовского лагеря И. С. Никитина. Опираясь на художественный опыт своих предшественников и прежде всего Кольцова, он обращался непосредственно к простонародной жизни, черпал в ней темы и образы. В стихотворениях Никитина («Зашумела, разгулялась...», «Песня бобыля», «Наследство», «Ехал из ярмарки ухарь-купец...», «Отвяжись, тоска...» и др.) явственна ориентация на народно-песенное начало, которое так полно представлено у Кольцова.

В русле традиций Кольцова развивается также творчество поэта-демократа И. З. Сурикова. Воздействие автора «Косаря» чувствуется в таких широкоизвестных его произведениях, как «Эх, ты, доля...», «Голова ли ты, головушка...», «В степи» и др. Суриковское стихотворение «В зеленом саду соловушка...» является развитием поэтического мотива женской доли, разработанного Кольцовым в его песне «Ах, зачем меня...».

Следы влияния Кольцова заметны также в творчестве поэтов-песенников С. Ф. Рыскина (1860—1895), Е. А. Разоренова (1819—1891), Н. А. Панова (1861—1906) и др. Проблематика и поэтика стихотворений Кольцова нашли дальнейшее развитие в творческой практике С. Д. Дрожжина: отраженная в его стихах тема крестьянского труда генетически восходит к «Песне пахаря» и «Урожаю».

Кольцов оказал особенно большое и плодотворное влияние на художественное становление Сергея Есенина. В стихотворении «О, Русь, взмахни крылами...» поэт прямо пишет о себе как о последователе Кольцова. Лирические мотивы и образы русского песенника имеют прямой отзвук в стихах М. Исаковского, А. Твардовского, Н. Рыленкова и других советских поэтов, творчество которых глубоко и органично связано с народной песней.

Художник новаторского склада, А. В. Кольцов сумел создать такие самобытные, глубоко национальные образцы демократической поэзии, что его имя по достоинству заняло одно из первых мест в ряду замечательных русских поэтов.

История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

А. Кольцов - Собиратель народных песен

У всякого поэта есть свой учитель. Учителем Кольцова был русский народ, его поэзия.

А. Кольцов хотел, чтобы поэзия народа стала всеобщим достоянием, чтобы произведения фольклора печатали в книгах, как печатают произведения писателей. «Что хочешь - делай, - писал он издателю «Отечественных записок» А.А. Краевскому, - а песни пой: нам надобны!».

Кольцов записывал произведения фольклора. Начал он с пословиц. «Я собрал несколько пословиц, - сообщал поэт А.А. Краевскому в письме от 12 февраля 1837 г., - но не знаю, какие мне именно записывать: какие попало, или каких нет у Богдановича и Снегирева».

Вскоре Кольцов обратился к песням. «После присказок, - сообщал он тому же А.А. Краевскому в письме от 16 июля 1837 г., - я теперь собираю народные песни, и уж собрал немножко. Я за них принялся крепко». Через две недели он вновь писал Краевскому: «Не получая ответа на посланную Вам песню, теперь посылаю другую. Ответ мне ваш нужен в теперешнее время потому более, что я, как Вам уже писал, принялся собирать русские народные песни пристально».

Увидев, что труд его напрасен, что песен, записанных им, не публикуют, Кольцов был поражен. Он не мог понять, почему так происходит: ведь песни других собирателей тот же Краевский печатал! Кольцова же он не удостаивал даже письменным ответом. Поэт потерял надежду на Краевского. Он обратился за помощью к своему другу В.Г. Белинскому и отправил ему тетрадь с песнями. Произошло это в 1838 г. В ту пору Белинский был редактором «Московского наблюдателя» (этот журнал великий критик начал редактировать весной 1838 г., а ровно через год журнал был закрыт). Но Кольцова опять постигла неудача: собрание его песен не было напечатано. В письме от 15 августа 1840 г. поэт спрашивал В.Г. Белинского: «А русские народные песни, тетрадь, верно, вы потеряли?». Фразы этой было достаточно, чтобы потом обвинять Белинского в том, что он был невнимателен к воронежскому поэту, безразличен к поэзии народа и т. д. и т. п. Теперь, когда стали известны новые материалы, эти попреки кажутся нелепыми и жалкими. Нет, Белинский не потерял тетради Кольцова, и не он повинен в том, что записи поэта не были напечатаны.

Считалось, что записи поэта погибли, как погиб почти весь его воронежский архив. Оставалась надежда лишь на тетрадь, посланную Белинскому, но и она не находилась.

Первым упомянул о кольцовском сборнике песен биограф А.В. Кольцова М. де Пуле. В своей книге «А.В. Кольцов в его житейских и литературных делах и в семейной обстановке» он стремился доказать, что оценка творчества поэта Белинским ошибочна. И вот, задавшись целью показать «настоящего» Кольцова, де Пуле, говоря о народных песнях, собранных поэтом, заявил следующее: «Судя по немногим образцам, сохранившимся в бумагах А.А. Краевского (де Пуле было известно пять песен, записанных А.В. Кольцовым. - П.У.), Кольцов был плохой собиратель, а некоторые доставленные им песни и присказки не только циничны, но и глупы». Нет нужды опровергать эту клевету.

Своим высказыванием де Пуле преследовал две цели: опорочить и поэта, и его великого друга - В.Г. Белинского. Дело в том, что песни эти были из тетради, которую посылал Кольцов критику. Правда, самой тетради не находилось, но песни были переписаны рукою Белинского и предназначались для печати. Однако опубликовать их Белинскому не удалось. По свидетельству И.А. Бычкова, обнаружившего песни Кольцова, переписанные Белинским, в архиве А.А. Краевского «Песня о Ваньке-ключнике» («Как у князя было, у князя Волконского») «не была пропущена цензором к печати и зачеркнута красными чернилами». Возможно, такова была судьба и других песен А. Кольцова. Правда, одну из них («Во сыром-то бору брала Маша ягодки») В.Г. Белинский привел в своей статье о народной поэзии, которая была опубликована в «Отечественных записках» в 1841 г.

И вот с легкой руки либерального литературоведа пошла гулять молва о том, что Кольцов не умел записывать поэзию народа.

Подлинных записей Кольцова никто не видел, никто не представлял себе их объема и характера, однако выводы делались самые решительные. Так, А.И. Некрасов в своей статье «Кольцов и народная лирика (опыт параллельного анализа)» всерьез доказывал, что фольклор был чужд Кольцову, что истоки его творчества надо искать не в поэзии народа, а в лирике поэтов-песенников начала XIX века: «Ни одно стихотворение Кольцова, - заявлял он, - по своему содержанию не находит себе соответствия в народных песнях. Кольцов вводит в свои песни не только народные мотивы, и даже не их главным образом: целый ряд тем и настроений кольцовских песен не имеет себе подобных в народной лирике».

В.В. Данилов, не считая даже нужным приводить какие-либо доказательства, пошел еще дальше. Он писал: «Даже по отношению к живой народной песне, художественным воспроизведением которой признается поэзия Кольцова, он был равнодушен. А.А. Краевский побуждал Кольцова собирать народные песни, к которым сам он (Краевский. П.У.) относился идейно и придавал значение исключительного источника суждения о науке. Но Кольцов не усвоил от Краевского таких идей и когда начал собирать песни, простосердечно жаловался в одном письме к нему: «Уж какая скука их собирать!», и в другом письме снова повторял: «их собирать копотко и трудно». Как видим, Кольцов был далек от увлечения народностью».

Смысл признания Кольцова, что собирать народные песни «копотко и трудно», совершенно ясен: запись песен представлялась ему делом исключительно ответственным: многие записывали песню как стихотворение, а ведь песня не рассказывается, а поется: другие вели запись под диктовку, а какой метод лучший - неизвестно. Но в одном Данилов прав: идеи Краевского о фольклоре (о них мы скажем ниже) Кольцов действительно не усвоил, своим идейным вождем он признавал не Краевского, а Белинского.

Среди работ исследователей так называемого вульгарно-социологического направления характерна книга П.М. Соболева «А.В. Кольцов и устная лирика». К оценке фактов Соболев подошел уже с готовым мнением, которое было ему подсказано названными выше работами Некрасова и Данилова. Заметим, кстати, что Соболев часто даже не считает нужным высказывать свое мнение и целыми страницами цитирует этих авторов.

Соболев исходил из того, что А.В. Кольцов - не народный поэт, а выразитель идеологии мещанства, и, следовательно, его творчество - антинародно, чуждо народу и его поэзии. «Мы знаем, что поэтическое творчество Кольцова, - заявлял П.М. Соболев, - началось с подражания современным талантливому прасолу литературным авторитетам и что к фольклору интереса поэт никогда не имел». И далее: «Почти ничего не взявши непосредственно из крестьянского песенного фольклора, поэзия Кольцова и сама ничего или почти ничего не дала ему».

Лишь в наше время вопрос об отношении А.В. Кольцова к поэзии народа стал решительно пересматриваться. Не вводя в науку новых фактов, Р.В. Заборова уже на известном материале показала нелепость обвинений, предъявляемых Кольцову в равнодушии к поэзии народа, правильно сумела оценить собирательскую работу поэта и большую роль, которую сыграл в ней Белинский. В решении вопроса об отношении А.В. Кольцова к народному творчеству многое сделал и воронежский исследователь В.А. Тонков в ряде своих последних работ.

Однако подлинные записи песен Кольцова так и оставались утерянными. «Известно, что многие бумаги Кольцова, - писал Н.А. Янчук - попали на толкучий рынок после его смерти. Очень возможно, что были и тетради с записями песен, и теперь, очевидно, утрачена всякая надежда, чтоб они могли сохраниться где-нибудь в частных руках».

В тридцатых годах XIX в. группа любителей народной поэзии приступила к усиленному ее собиранию. Группу эту возглавлял энтузиаст-собиратель П.В. Киреевский, который посвятил любимому делу почти всю свою жизнь.

К записыванию песен П.В. Киреевский привлек многих образованных людей того времени, в первую очередь 9 членов своей семьи и семьи Языковых, П.М. Бестужеву, Е.М. Хомякову, Д.А. Валуева, Н.П. Киреевскую и других. Вскоре о собрании песен Киреевского заговорила вся культурная Россия. Со всех концов страны стали поступать к нему песни, собранные различными любителями. А.С. Пушкин и Н.В. Гоголь поддержали благородное дело, начатое П.В. Киреевским.

В руках Киреевского оказалось огромное множество материалов, составляющих ныне наше национальное богатство. Он проделал громадную работу, чтобы подготовить все собранное им к печати, но замечательному собирателю удалось опубликовать лишь небольшой сборник духовных стихов.

После смерти П.В. Киреевского архив его, не разобранный и даже не описанный, поступил в распоряжение Общества любителей российской словесности. Здесь им распоряжались кто как хотел, и многое бесследно исчезло.

В 60-х гг. XIX в. Общество любителей российской словесности предприняло издание материалов Киреевского, поручив это дело члену общества проф. П.А. Бессонову. Бессонов, интересовавшийся только эпической поэзией, выбрал из архива былины и исторические песни, опубликовав их в десяти томах (выпусках). Песни же лирические были изданы лишь в 1911-1929 гг. Поскольку материалы издавались разными людьми на протяжении почти целого столетия, характер изданий был крайне пестрым и разнокачественным. Многие напечатанные произведения не паспортизированы, не указано, кем, когда и от кого они записаны, что для науки крайне важно.

Года три-четыре тому назад пишущий эти строки поставил перед собой цель разобраться в этом сложном и огромном материале. Была составлена большая картотека всех собирателей и их записей. В этой картотеке оказалось много пробелов и темных мест.

Одно такое место меня особенно заинтересовало. П.В. Киреевский, издавая в 1848 г., свои «Русские народные песни» (духовные стихи, о которых речь шла выше), в «Предисловии» выразил благодарность тем лицам, которые доставляли ему песенные материалы. В числе этих лиц он назвал и А.Н. Кольцова, приславшего ему песни Воронежской губернии.

Сомнений не было, что А.Н. Кольцов - это А.В. Кольцов. Вообще следует отметить, что опечаток в книге много. Но вот что удивляло: имя Кольцова было названо, а ни одна из его песен в ту пору (так казалось вначале) в печатные издания не попала. В чем дело? Пришлось изучать все, что известно науке о Кольцове как собирателе песен. Результаты были неутешительными: все исследователи в один голос заявляли, что записи поэта бесследно исчезли.

Но след-то все-таки был. В 1846 г., П.В. Киреевский заявил, что записи Кольцова находятся в его архиве. После смерти П.В. Киреевского один из деятельных собирателей фольклора П.И. Якушкин и родственник П.В. Киреевского В.А. Елагин составили беглую, черновую опись архива. В этой описи вновь было подтверждено, что записи Кольцова хранятся в архиве Киреевского.

В 1868 г. П.А. Бессонов, издав седьмой выпуск «Песен, собранных П.В. Киреевским», вновь, хотя и глухо, подтверждает, что песни Кольцова находятся в собрании Киреевского. Комментируя песню «Ты взойди, взойди, солнце красное», Бессонов заявил: «Та же самая песня помещена в Новиковском песеннике, ч. III, а покойным А.В. Кольцовым записана в Воронеже и отдана для издания Белинскому. Но в обоих сих образцах, после того же, и прекрасно развитого, начала, изображается любовница, то в кручине по родным, то как убийца их, особенно брата».

Остается предполагать, что Бессонов имел в своих руках тетрадь Кольцова, посланную Белинскому. Ведь науке не было известно, какие песни поэт отослал Белинскому, а Бессонов не только называет песню, но и пересказывает ее содержание. Отсюда и можно было заключить, что Белинский передал тетрадь Кольцова Киреевскому для печатания. Однако на этот факт никто не обратил внимания, а записи Кольцова продолжали разыскивать где угодно, но только не там, где их нужно было искать.

Не обращено было внимание и на то, что песня «Как у князя было, князя, князя у Волконского», записанная Кольцовым, была напечатана Бессоновым в пятом выпуске «Песен» Киреевского (стр. 128-130).

Правда, Бессонов, вопреки обычному своему правилу, не сообщил даже, когда и кем эта песня была записана, но после опубликования ее текста А.И. Лященко в полном собрании сочинений А.В. Кольцова принадлежность ее Кольцову сомнений не вызывала.

Хотя Бессонов и занимался публикацией только эпической поэзии из собрания Киреевского, нельзя сказать, чтоб он не понимал значения песен Кольцова. Можно предположить, что кольцовские материалы он готовил к выпуску отдельным изданием. Об этом свидетельствует тот факт, что восемнадцать песен Кольцова были переписаны, должно быть, по его заданию в отдельную тетрадь (фамилию переписчика не удалось установить). Непонятно лишь, почему это издание не было осуществлено.

Еще более непонятным кажется то, что академик М.Н. Сперанский, предприняв публикацию всех не эпических материалов из собрания Киреевского, не издал песни Кольцова отдельной книгой и даже не включил их в «Новую серию» песен Киреевского. Ведь М.Н. Сперанский заявил: «Теперь оказалось возможным довести издание до полного конца и дать науке весь известный нам материал, собранный П.В. Киреевским и его усердными сотрудниками». Очевидно, произошло это потому, что рукопись Кольцова, как предполагалось, была утеряна. Но это невероятно. Архив в это время был уже на строжайше учете:

Разрешалось пользоваться им лишь по специальному документу;

Правда, издатели (П.А. Бессонов, М.Н. Сперанский) брали материалы на дом, но всякий раз они оставляли свои расписки о взятых имя рукописях (в делах архива сохранилось несколько таких расписок).

Судьба была безжалостна к Кольцову при жизни. Казалось, она преследовала его и в могиле. Кто и для чего мог похитить записи поэта? Работая в архиве, автор этих строк не раз убеждался, что заявление М.Н. Сперанского «о полном издании всех материалов Киреевского» не соответствует действительности: нам удалось найти много ценных неизданных материалов (некоторые из них уже находятся в печати).

Трудность поисков песен Кольцова состояла в том, что многие песни архива были переписаны набело, а черновых записей не сохранилось. Так, например, не сохранились собственноручные записи А.С. Пушкина. В беловых же записях имя собирателя часто не указывалось. Но ориентир был: две песни Кольцова, найденные в копиях Белинского, были опубликованы А.И. Лященко в полном собрании сочинений поэта. Их-то и нужно было разыскивать. Для этого требовалось сверить каждую бумажку, а их в архиве десятки тысяч!

Медленно шло дело. Но вот в одной из папок встретилась небольшая тетрадь с аккуратной надписью: «Народные песни». Одна за другой следуют песни, некоторые из них поражают своим содержанием - такие песни еще не печатались. Но кто записал их? Внимательно вчитываюсь в каждую букву, не упускал ни одной пометки, ни одного замечания. Возвращаюсь еще раз к титульному листу. Он почему-то кажется толще остальных листов тетради. Так и есть! Титульный лист склеился с другим. Отделяю их. На втором титульном листе четкая надпись:

Народные песни, собранные Алексеем Кольцовым. Воронеж. 1837.

Тетрадь открывается песней о Ваньке-ключнике («Как у князя было, у князя Волконского»).

В этой же папке нахожу тетрадь с надписью «Народные песни. III». Началась будничная, кропотливая, но захватывающая работа.

Больше всего труда ушло на разыскивание второй тетради: она была разорвана на отдельные листы, которые находились в разных папках.

Найденное превзошло все ожидания! Если в науке речь шла только об одной тетради Кольцова, посланной им Белинскому, то теперь их обнаружено пять. Три тетради озаглавлены «Народныя песни» и соответственно на каждой римскими цифрами поставлен номер: I, II и III. Имя Кольцова указано только на втором титульном листе первой тетради. Ни на одной из других тетрадей имя его более не встречается.

Бумага первых трех тетрадей одинаковая: голубовато-серая, выцветшая, без водяных знаков. Чернила - коричневые. Размер тетрадей 1/4 листа - формат современной школьной тетради.

Судя по почерку, это беловые тетради: зачеркнутые и замененные строчки и слова песен встречаются редко. Почерк аккуратный, ровный. Все листы пяти тетрадей сохранились полностью, за исключением одного листа из второй тетради. Во всех пяти тетрадях Кольцовым помечено 60 песен, причем 10 с повторной записью (тетрадь Белинского).

Возможно, что пока нашлось не все из собранного поэтом, но уже и то, что найдено, позволяет говорить о Кольцове как о крупнейшем собирателе фольклора своего времени. Особенно важно подчеркнуть, что принципы собирания и отбора материала у Кольцова были иные, чем у многих его современников, в частности славянофилов.

Приступая к собирательской работе, славянофилы ставили перед собой задачи, определяемые их философскими воззрениями. Как в политике они устремляли свой взгляд в допетровскую Русь, так и в народной поэзии они пытались найти свидетельства «безмятежной», счастливой и радостной жизни русского народа в прошлом. Старина, прошлое были предметом их основного интереса.

Недаром П.В. Киреевский в «Предисловии» к своему сборнику «Русских народных песен» заявлял: «На все времена года, на все главные праздники, на все главные события семейной жизни есть особые песни, носящие на себе печать глубокой древности, и особенно там, где меньше чувствительно городское влияние, русский крестьянин - верная отрасль своих предков, не отступавший от них даже и в мелких подробностях своего домашнего быта, - до сих пор поет эти древние песни, потому что они вполне сливаются с его чувствами и с его обычаями, так же, как выражали чувства и обычай своего пращура. Он дорожит своими песнями: можно сказать, что они составляют любимую и лучшую утеху его простой жизни».

Таким образом, с точки зрения П.В. Киреевского, народ живет стариной, дорожит ею как заветом своих предков. Современную жизнь народа, его стремления славянофилы не хотели замечать, как не хотели они замечать современной им поэзии народа.

А.В. Кольцов находился на принципиально иных позициях. Сам живя в гуще народа, зная его чаяния, Кольцов по-другому оценивал народную поэзию. Для него народные песни - отражение народной жизни. Он не идеализировал народ, видел его темные стороны и возмущался ими. «Я их переслушал (песен. - П.У.) много, да все, знаете ль, такая дрянь, что уши вянут: похабщиной битком набиты. Стыдно сказать, как наш русский простой народ бранчив». Но поэт стремился показать народ таким, каким он был в действительности, он не считал зазорным для себя собирать произведения фольклора, от которых другие отворачивались. Кольцов даже включил в свой сборник две песни, которые «похабщиной битком набиты».

Кольцов первым заметил рождение песен нового общественного класса - рабочих. Для него рабочие, как и крестьяне, - тоже «простой народ», интересами которого он жил.

В примечании к песне «Как у славного заводчика» поэт пишет: «В Москве поют на фабрике на семик».

Это свидетельствует о том, что он записывал не все, что случайно попадалось под руку, а отбирал материал, возможно, даже специально разыскивал его, стремясь дать полное представление о современной ему жизни народа.

Кольцовская запись рабочей песни - едва ли не единственная известная науке запись фольклора рабочих первой трети XIX в.

Собиратели-славянофилы пренебрежительно относились к поэзии рабочих и игнорировали ее.

Тот же П.В. Киреевский писал: «Нельзя не признать мрачной истины, в которой убедили меня многолетние занятия этим предметом (собиранием народных песен. - П.У.) вся их (песен. - П.У.) красота, все, что составляет существенное достоинство их характера, уже старина, и эта старина уже не возрождается в новых, себе подобных отраслях, как было в продолжение стольких веков. Неудивительно, если те, которые слыхали русские песни только в городах или по большим дорогам, мало дорожат ими. Это новое поколение песен, начинающее вытеснять прежние, в самом деле недостойно того, чтобы им дорожить... Настоящую прекрасную русскую песню должно искать в глуши, вдалеке от городов и от средоточий промышленной деятельности».

Поэзия рабочих раздражала славянофилов, очевидно, не столько своей формой, сколько содержанием. Уже первые-песни рабочих свидетельствовали о чувстве ненависти к эксплуатации, выражали протест против бесчеловечности.

Пропадай ты, Матюшин,

Со заводом со своим,

Со товаром со гнилым…

Эти слова песни, записанные Кольцовым, вошли во многие произведения рабочего фольклора.

Интересно отметить и то, что Кольцов записал несколько анти поповских песен.

Если анти поповские сказки первой половины XIX в., науке известны довольно широко, то анти поповские песни мы знаем лишь в немногих записях. Цензура сделала все, чтоб не допускать их в печать. Вспомним, даже в «Сказке о попе и работнике его Балде» А.С. Пушкина при опубликовании поп был заменен Купцом-Остолопом. В печать попадали лишь безобидные, шуточные анти поповские песни.

Песня же «Поп ты гулян, поп буян», записанная Кольцовым, является злой сатирой на духовенство. О том, что подобные произведения имели широкое распространение в России, свидетельствует В.Г. Белинский в своем знаменитом «Письме к Гоголю»: «Неужели Вы, автор «Ревизора» и «Мертвых душ», - писал Белинский, - неужели Вы искренно, от души, пропели гимн гнусному русскому духовенству. Неужели же в самом деле Вы не знаете, что наше духовенство находится во всеобщем презрении у русского общества и русского народа?».

Особенно же широко в собрании Кольцова представлены записи традиционных крестьянских песен. Многие стороны крестьянской жизни нашли отражение в этих песнях: стремление к свободе («Ты воспой, ты воспой, душа соловьюшек») протест женщины против унизительного положения в семье («Попляшите, девушки»), осуждение социального неравенства (во многих песнях), протест против неравных браков («Не под свет заря занималася» и др.) и т. п.

Большинство этих песен известно и в других вариантах, но Кольцов, большой художник слова, строго отбирал лучшие из них. Возьмем для примера песню «Чернецкое пиво разымчиво было». В науке она представлена многими вариантами, но все они не идут ни в какое сравнение с записью Кольцова. Вот вариант, опубликованный в «Воронежских губернских ведомостях» в 1852 г.:

Как за морем диво - варил чернец пиво.

Разымчиво было, в голову вступило.

Нельзя мне тряхнуться, нельзя ворохнуться.

Разымчиво было, в шею вступило...

Разымчиво было, в рученьки вступило...

Разымчиво было, в ноженьки вступило...

Эта запись, в сущности, только еще вступление к песне, а не сама песня.

Собиратель (фамилия его неизвестна) записал, должно быть, первый попавшийся ему текст. Текст же Кольцова куда более выразителен:

Чернецкое пиво разымчиво было.

Чернечик, чернечик, чернечик.

Ты мой, - горюн молодой.

Вступила хмелина В буйну голову.

Чернечик - ты мой, - горюн молодой.

Березки я резал, Метелки вязал.

Березки - я резал, метелки вязал, метелки - вязал.

Метелки вязал, Я возок наклал.

Я возок - возок наклад.

Я возок наклал, Буренку впрягал.

Буренку - впрягал. В Москву отправлял,

«По метлы» - кричал, «по метлы» - кричал.

Случилося ехать Немецкой слободой.

Чернечик ты мой, горюн молодой.

Увидел он девчонку, сидит под окном.

Сидит - под окном. Сидит под окном,

Играет цветком. Играет - цветком.

Легонько подкрался. Тихонько сказал...

Тихонько - сказал. Тихонько сказал:

Я тебя люблю. Люблю - люблю.

Собрание Кольцова поражает современных исследователей не только оригинальностью содержания, но и совершенной для того времени техникой записи. В ту пору было еще в обычае записывать и издавать песни не такими, какими они поются народом, а обработанными и приглаженными по вкусу дворянского читателя. Правда, некоторые собиратели стремились воспроизвести текст песен возможно точнее и понимали, что обработка их недопустима. Эти собиратели добросовестно, под диктовку записывали песни часто даже с диалектными особенностями речи певца. Так, например, в 30-х гг. XIX в. записывал песни П.И. Перевлесский. Приведем для примера начало записанной им песни:

Ай, Дунюшка Хамина

По бережку ходила,

Тужить, плачить,

По раговской старане:

«Знать мне не бывать на тебе.

Пивца, винца не пивать,

Сладкай ватачки не кушати»…

Очевидно, что Перевлесский (в то время он был студентом Московского университета) стремился возможно точнее передать особенности песни. На первый взгляд, он достиг своей цели. На самом же деле это не так. фольклор поэт сборник

Может быть, запись Перевлесского и окажет полезную услугу диалектологам, но исследователя поэзии народа она удовлетворить не может. Все дело в том, что Перевлесский, записывая песню под диктовку певца, не сознавал, что это не рассказ, не стихотворение, а именно песня. Песня не сказывается, а поется, только во время пения проявляются все ее поэтические особенности. Записывать песни нужно не под диктовку, а во время их исполнения, пения. К этому простому и очевидному выводу наука подходила довольно медленно. Для Кольцова же он был совершенно ясен. Вот, например, приведенная выше песня, но уже в записи поэта:

Ай Дунюшка Фомина - Фомина,

По бережку ходила - ходила.

Правой ручкой махнула - махнула,

Сердечушком вздохнула - вздохнула.

«Ах свет, моя сторона - сторона.

Немецкая слобода - слобода,

Знать мне там не бывать - не бывать,

Вина, пива не пивать - не пивать.

Калачиков не едать - не едать...

Как видим, в записи Кольцова эта же песня приобрела характер музыкального, ритмически четко построенного произведения.

Отметим, что Кольцов не случайно, а вполне сознательно стал записывать песни во время исполнения. Об этом, в частности, свидетельствует следующий факт. Песня «Ты стой, моя роща» им была записана дважды - под диктовку и во время исполнения - пения. Он приводит обе эти записи, помещая их рядом и показывая тем самым, как много зависит от метода записи песни.

Сравним обе записи. Запись под диктовку:

Ты стой, моя роща,

Стой, не расцветай,

Стой, мил хороводец,

Стой, не расходись...

Запись во время исполнения:

Ой-ой Ты стой, моя роща, ой,

Ты стой, моя роща, стой, не расцветай,

Стой, не расцветай, ой стой, мил хороводец,

Ой Стой, мил хороводец, Стой, не расходись,

Стой, не расходись...

О принципиальном различии этих записей писал он Краевскому: «Надобно заметить: так. Как я ее записал, она имеет слова точные, из слова в слово; но поют в хороводе ее иначе. Все стихи у них повторяются несколько раз и большею частью перемешиваются, и есть при других стихах прибавление из гласных букв, частицы к стихам, например о, ой, оой, аой, ай-ой. У меня есть она и этак списана, и очень верно. Буде угодно, я вам пришлю. Эта песня удивительно как хороша на голос, жаль, что я не умею положить голоса».

Поскольку Кольцов рассматривал песни как выражение народной жизни, его интересовало не только их содержание, но и условия бытования и исполнения песен.

Часто, если содержание записи недостаточно ясно, Кольцов сопровождает ее примечаниями. Так, например, в песне «Не под свет заря занималась» рассказывается о том, как «негодный муж из мертвых восстал» и стал целовать свою жену. Содержание этой песни кажется нелепо-фантастическим. Из примечаний Кольцова все становится ясным: «В хороводе молодой парень ложится наземь. В головах стоят вместо отца и матери парень с девушкой. В ногах вместо жены - девушка. Хоровод поет песню. Девушка, заменяющая жену, в конце песни плачет. Мертвый встает, целуется с ней. Весь хоровод грохочет наповал».

Кольцов всегда стремился к точности и не позволял себе вносить никаких исправлений в текст песен. Об этом свидетельствуют копии тех песен, которые были отосланы им Белинскому. Разночтения в них совершенно ничтожны. Так, например, в песне «Ты взойди, ты взойди, красно солнушко» в тетради Белинского семнадцатая строка имела вид: «Хорошо лоточка изукрашена», в тетради № 1 она была изменена: «хорошо лотка изукрашена». В тетради Белинского тридцать первая строка читалась: «Она каялась»; в тетради № 1: «Она каилась» и т. п. Судя по всему, Кольцов приходил все к большему убеждению, что необходима фонетическая запись песен. Незначительная правка текста песен, которую делал Кольцов, шла именно в этом направлении.

Отметим следующую особенность записей Кольцова: в них обычно отсутствуют знаки препинания. Объясняется это не безграмотностью поэта. Ведь в тетради, посланной Белинскому, Кольцов всюду расставил знаки в соответствии с синтаксическими нормами того времени. Отсутствие же знаков в других тетрадях, очевидно, объясняется тем, что поэт столкнулся с неразрешимыми для него трудностями. Он понимал, что обычная расстановка знаков препинания нарушает интонационную структуру песен. Не зная, как лучше расставить знаки, он доверил это дело издателям. Заметим, что эта проблема не решена и до сих пор. Обычно синтаксические знаки в песнях ставятся в соответствии с грамматическими нормативами. Так поступили и мы, готовя к публикации песни, записанные Кольцовым.

Обычно Кольцов не различает отрицательных частиц «не» и «ни» и пишет «ни», причем с глаголами «ни» у него пишется вместе. В нашей публикации частицы «не» и «ни» печатаются в соответствии с грамматическими нормами.

Не употребляет обычно Кольцов и больших букв там, где это необходимо.

В остальных случаях мы сохранили фонетическую запись Кольцова: тово, гуляить, заставляить, пролуб, возми, слати (вместо стлати), що ж (вместо что ж) и т. д. и т. п. Одним словом, если написание Кольцова имеет какое-нибудь значение для уяснения произношения слова, то оно всюду сохраняется. Песни, записанные Кольцовым, еще долго будут изучать специалисты, но уже теперь ясно, как велико значение их. Они обогащают песенную культуру нашего народа, а исследователям дают ранее им не известный материал. Помогут они и более углубленно изучить творческие истоки одного из самых выдающихся наших национальных поэтов.

Размещено на Allbest.ru

Подобные документы

Детские и юношеские годы А.В. Кольцова, его самообразование и развитие литературного таланта. Тематика и главные герои песен и дум русского поэта, роль природы в его творчестве. Отношения с Белинским и письма Кольцова, его болезнь и ранняя смерть.

реферат , добавлен 05.01.2013


Особенности детского фольклора, его самобытность и оригинальность как феномена культуры и устного народного творчества. Происхождение, содержание, сюжет, образная система колыбельных песен и прибауток, механизм действия пестушек и структура потешек.

реферат , добавлен 13.11.2009


Подходы искусствоведов к классификации русской народной песни. Примеры из песен где присутствует явное повторение ключевых слов. Образ розы и березы в народном творчестве. Понятие символа. Повтор как средство художественной выразительности, происхождение.

контрольная работа , добавлен 22.01.2016


Изучение творчества О.Э. Мандельштама, которое представляет собой редкий пример единства поэзии и судьбы. Культурно-исторические образы в поэзии О. Мандельштама, литературный анализ стихов из сборника "Камень". Художественная эстетика в творчестве поэта.

курсовая работа , добавлен 21.11.2010


Жизнь и творчество русского советского поэта, сценариста, драматурга, автора и исполнителя собственных песен Александра Аркадьевича Галича. Детство и юность, начало творчества. Политическая острота песен Галича, конфликт с властями, высылка и смерть.

презентация , добавлен 28.04.2011


Тема поэта и поэзии является одной из важнейших тем в творчестве Н.А. Некрасова. Она протянута через несколько его произведений, в частности "Поэт и гражданин" и "Элегия".

сочинение , добавлен 16.12.2002


Формирование творческого пути Роберта Бернса и тематика его произведений. Место любовной лирики в творчестве шотландского поэта. Использование Р. Бернсом фольклора Шотландии, сюжетов и приемов народных баллад при создании собственных произведений.

презентация , добавлен 13.11.2016


Обзор взаимоотношения русской поэзии и фольклора. Изучение произведений А.С. Пушкина с точки зрения воплощения фольклорных традиций в его лирике. Анализ связи стихотворений поэта с народными песнями. Знакомство с лирикой А.С. Пушкина в детском саду.

курсовая работа , добавлен 22.09.2013


Тема поэта и поэзии в творчестве В. Маяковского. Особенности таких произведений русского поэта, как "Приказ №2 по армии искусств", "Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче", предсмертного письма "Всем", поэма "Во весь голос".

презентация , добавлен 17.04.2011


Описание основных фактов из жизни Сергея Александровича Есенина. Их отражение в творчестве и проявление в ведущих мотивах его произведений. Признание первого стихотворения поэта. Отношение Есенина к революции. Самобытность его поэзии. Образ жизни поэта.